— Ну, конечно, мама, что за разговор! Ну дальше...
— Прихожу в кабинет управляющего, смотрю, на столе лежит моя «Подружка». Поговорили о «Рассказах бабушки», он потом и говорит: «Это вы автор «Подружки»? — «Я». — «Не напишете ли вы нам несколько рассказов для «Задушевного слова», очень коротеньких рассказов к картинкам?» И показывает картинки, вырезанные из французских и английских изданий. Потеха! Рассказ для младшего возраста по три рубля, для старшего по пяти. Четыре рассказа. «Ладно, попробую». Отродясь такой работой не занималась... Не знаю, справлюсь ли...
Алексей внимательно слушал этот рассказ, и, как только мать высказала сомнение, ему тут же пришла в голову мысль попробовать и свои силы.
— Мамочка, дай один рассказец написать, смерть хочется пять рублей заработать.
— Пиши, — быстро согласилась Александра Леонтьевна, — только под своим именем.
Весь вечер сидели они за работой, рассматривали картинки, Алексей фантазировал и придумывал, а Александра Леонтьевна делала поправки в фабуле. Как только им казалось, что получается удачно, он тотчас же брался за перо. Сначала это занятие им показалось чем-то вроде игры, а потом увлеклись, работа оказалась интересной, по-настоящему творческой.
А что, если Лельке предложить написать несколько песенок для моей «Русалочки», подумала Александра Леонтьевна, глядя на то, с каким азартом работал Алексей. И как только он, чувствуя ее взгляд, поднял на нее глаза, она заговорила:
— Смотрю я, Леля, на тебя и думаю, может, твое призвание в писательстве? Может, попробуешь написать для «Русалочки» несколько песенок?
— Конечно, напишу. Стихи у меня быстрее получаются. Только скажи, на какую тему. А кто ее издавать будет?
— Еще нет окончательного решения, но многие находят ее удачной. Алексей Аполлонович читал ее у Октавии Бонифатьевны, известной в Самаре воспитательницы детей, и пишет, что пьеса имела полный успех, вызвала восторг. Может, он и преувеличивает, но все же приятно. Слушателями были она и кучка детей. Октавия Бонифатьевна хвалила, кажется, ей понравилось более всего другого. Она отметила ее красоту, изящество, полный реализм в изображении рыбаков и милый образ русалочки. Но особенно ему понравилось, пишет, отношение детей. Пока шел разговор рыбаков, они сначала фыркали, потом наступила мертвая тишина. Вообще, говорит, это был страшный подъем духа, а для него было просто наслаждением видеть такую аудиторию. Сговорились в следующий раз читать «Сестру Верочку». Как-то это сойдет? Октавии Бонифатьевне, я знаю, «Сестра Верочка» меньше понравится. Она боится для детей слишком много психологии. Словом, ты видишь, пьеса не такая уж плохая, а если ты напишешь для нее удачные песенки, она хорошо пойдет на сцене.
Александра Леонтьевна пошла спать, а Алексей долго еще работал по заданию «Задушевного слова».
Александра Леонтьевна чутко присматривалась ко всему, что происходило в Петербурге. О многом, что было до недавнего времени недозволенным, стали смело и открыто говорить. Это удивляло и радовало ее. Приходя домой, она делилась своими впечатлениями с Алексеем, стараясь заинтересовать его политическими новостями, но оказывалось, что он знает ничуть не меньше ее, особенно из области того, что обычно относят к светским новостям.
В конце октября ее поразила одна студенческая манифестация. Что они ею хотели сказать, неизвестно. Одна толпа шла по правую сторону Невского и пела «Марсельезу», другая — по левую и пела «Боже, царя храни». Так дошли они до Гостиного. Тут околоточный подошел к ним и вежливенько попросил не кричать. Они замолчали и разошлись. Когда она рассказала об этом Алексею, он только пожал плечами, словно недоумевая по поводу такого простого вопроса.
— Здесь и не то увидишь. Я уж ничему не удивляюсь. Пошла такая круговерть, что трудно разобраться. Послушаешь одних, вроде они правы, а послушаешь других и с ними соглашаешься. Кто победит, неизвестно. Ясно только одно, что по-старому продолжаться не может.