Только помощь правительства предотвратила революционный взрыв. На заводе Алексей пробыл недолго, всего лишь полтора месяца, но впечатление осталось глубоким. Рассказ «Старая башня», опубликованный им через три года, навеян этими впечатлениями.
Есть на Урале озеро Еланчик. Вот сюда в самый разгар летней охоты приехали Алексей Толстой и его тесть Василий Михайлович Рожанский с сыном Германом.
«Я пишу дневник ежедневных происшествий, — сообщал Алексей родителям, — думаю, что впоследствии будет очень интересно». И Алексей не ошибся.
Поселились на Кундравинской заимке. Когда-то здесь стоял вековой сосновый бор, но сейчас только кое-что осталось. Горы стояли обнаженные, тоскливые. Сразу видно, подумал Алексей, что не умеют здесь ценить природные богатства. Стоило только раскинуться здесь казачьим станицам, как чистые и полные рыбы озера, вокруг которых обычно селились казаки, быстро превращались в вонючие болота, негодные для питья. Правда, бор охранялся, трава, густая, зеленая, радовала взгляд. Кругом все цвело и благоухало. В лесу было много грибов и ягод. Совсем близко было озеро, где можно было искупаться.
С 23 июня по 15 июля произошло много событий, больших и малых, грустных и веселых, важных и пустых.
«Еле волочу ноги: лихорадка и нарыв. Папаше (В. М. Рожанскому. — В. П.) козлы не дают покою, ему уж теперь не нужно золота, он ходит на работы разными дорогами. Сегодня он наконец признал негодность штиблет и решил завести сапоги, как у Лопыгина. Кстати, последний рассердился на меня за вчерашний выговор — и сегодня назло мне не стал обедать. Сегодня же первый раз поставили ворот, до песку еще не дошли. Лопыгин говорит, что пробили у самого места, где кончаются пески и начинается гора, говорит на основании того, что им идет уж наклонно. Кучеров становится все смелее, предлагая Лопыгину собачонку в наложницы. Запасы обеих матушек прикончены. Малую жилу постановили назвать Прииск обкуренной трубки», потому, по словам папаши, с нее пойдет исключительно нам с Германом на трубки», — писал Толстой.
Может, впервые в жизни Алексей Толстой оказался в такой обстановке, когда люди словно на ладони — открыты со всех сторон, когда видны все их сильные и слабые стороны, все их мысли и переживания. В июне часто выпадали дожди. Но работы не прекращались. Хотелось скорее отыскать золотоносную жилу, заранее уговорившись делить самородки на три части, если таковые найдутся в шурфе. Но ничего подобного не обнаруживалось. Работали по целым дням. Старатель, руководивший работами, каждый раз при виде какой-либо почвы уверял, что так пойдет «до самой смерти». Как-то дошли до речника, так он тут же стал уверять, что «этот речник до самой смерти». Все характерное, сколько-нибудь значительное Алексей запоминал и записывал в свой дневник. Это приучало его быть внимательным, чутким к любому интересному факту, событию, словечку. Обращает внимание на то, что старатель все время думает о бывшем походе. Когда он останавливается, чтобы покурить, то начинает думать вслух и рассказывать различные истории. Алексей сначала слушал его внимательно, стараясь запомнить и записать рассказанное. Но рассказы его оказывались бессмысленными. Никто ничего не понимал, что он хотел своими рассказами сказать. Алексей обратил внимание на его манеру говорить. Обычно только одну десятую и можно разобрать. Он, прежде чем ответить на вопрос, начинает сначала рассуждать, а потом уж думать вслух, причем улавливать его мысли, прыгающие с одного предмета на другой и выраженные одному ему известными словами, порой бывало просто невозможно. И все- таки из многочисленных историй, им рассказанных, становилось ясно о его мечтах и надеждах.