Лопыгин обычно говорил не обращаясь ни к кому, но все бывали внимательны, ожидали чего-то любопытного.
— Так-то оно было: шли-шли два брательника без пути, без дороги, хлеб весь вышел, и видят — приходится им или воротиться, или умереть. Один и говорит другому: «Давай воротимся». А тот ему: «Ты иди, а я вон в долочек забегу, копну, — может, там и найдем золото». Назад пошел один брат, а другой забежал в долок и копнул. Хрустнуло под лопатой. «Песок!» — подумал брат, насыпал песочек в ковш, помыл в ключевой воде, и в ковше загорелось золото, как жар. Тут оба брата пали на землю, в которой река золотая лежала, и заплакали с радости, а наплакавшись, поставили веху и пошли до первой деревни купить инструментов и коня. Долго шли они лесом, и горами, и быстрыми речками, путь искали — днем по солнцу, а ночью по ясным звездам. А как пришли, голодные, в первую деревню, закупили все, что нужно, и на коне повернули к заветному месту в тот же день. А лес все один, куда ни поезжай, на полдень ли или на закат, и реки похожи одна на другую, и все те же горы. Проколесили так-то два брата тридцать дней, коня у них комары заели, и не нашли золотого долочка, где ставили веху. До глубокой ночи пешком они шли и молчали, друг друга боялись. А ночью отвязали кушаки и повесились на сосне. А сосна стояла на краю того долочка. Вот бы найти такое место. Эх, и погулял бы я...
Сколько раз Алексей, слушая различные истории о золоте, замечал, как преображались рассказчики, становились просто неузнаваемыми, откуда-то появлялась сила, уверенность в себе и эта неизменная тяга к гульбе, да так, чтоб, как говорится, дым коромыслом.
Алексей был доволен этим сорокалетним старателем. Небольшого роста, коренастый и упругий как сталь, он был совершенно незаменим в глубоких и узких шурфах. Работал он с увлечением. Надежда отыскать самородок подогревала его.
— Вот что я хотел тебя спросить, барин, — обратился как-то он к Алексею, — если я найду самородок, что тогда?
— Да как по совести, половину тебе, половину мне.
— Ну, смотри, уговор держать. Эх! Только бы мне разыскать так пуда на два, страсть хорошо; как наткнулся бы на него, упал бы животом и заорал. Зубами не оттащить меня. Сейчас же послал бы тебя в Екатеринбург в банку, там деньги получишь, мы их пополам, а тебя в компаньоны взял бы.
— А что, ты никогда не находил больших самородков?
— От себя нет, а вот когда робил в Кочкаре на Подвинском прииске, жильное золото динамитом рвал, так шапками их собирал. Когда бы не дурак был, так сейчас свой прииск имел да на паре лошадей ездил. Эх, барин, беда моя — грамоте не знаю, потому что с десяти лет один остался — отца на работах завалило, ну где тут учиться. Вот мальчишка да девчонка у меня, так я их грамоте обязательно обучаю. Только бы выжили.
— А что?
— Все помирают. Десять человек было, не живут отчего-то. Вот это, барин, ты мне выдай целковый, сегодня ночью хочу в Кундраву сходить, Васька-конокрад звал, у него там бабеночка баска.
Все трое жили на берегу большого озера, в маленькой покосившейся избе на две половины. Вдали курились горы. Лопыгин ускакал на гнедом мерине. Алексей и Кучеров, поужинав, улеглись спать.
Рано утром разбудил их Лопыгин. Долго ничего не могли от него добиться. А потом вот что он рассказал. Навсегда запомнился Алексею рассказ Лопыгина о том, как он чуть не оказался в ловушке.
— Приехал я, барин, к Ваське на двор, никого не видно, привязал под навесом лошадь и, толкнув низкую дверь, вошел в избу. Темно. Огня нет. У окна на лавке сидит жена Васьки. Снял шапку, вижу, что-то неладное, поздоровался, спросил Васятку. Погляди вон, говорит, на Васятку-то, и заплакала. Заглядываю на печку, шарю в темноте, дотронулся до головы, а все пальцы в чем-то липком. Ясное дело: голова вся разбита. Жена пояснила, что привезли его утром из лесу еле живого. Доктора звать не разрешил. Кто и за что — не сказал. Слышу, Васька через силу просит и меня ничего и никому не говорить. А что ж я, доносчик, что ли, знамо дело, ничего и никому не скажу. Попрощался, вышел на улицу; да, подумал, доигрался Васька, кому-то под тяжелую руку подвернулся, жалко мужика, веселый, здоровый, работящий был мужик. Ну, может, и выживет. Повернул за угол, прошел мимо двух покосившихся изб, вошел в ворота третьей, ставни здесь были закрыты наглухо, значит это что мне надо. Встретили меня как и полагается. Принесла знакомая бабенка вина, стала рассказывать о Ваське. Три головореза угнали у миасских мужиков шестнадцать лошадей. Спервоначалу-то там никто не хватился. Угнали их в Кундравинский лес да ночью в пади оставили, думали, что не найдут...