Возвратившись из Бордо, Алексей и Софья получили от художницы Е. С. Кругликовой приглашение побывать у нее.
Толстой уже хорошо знал, что улица Буассонад, где жила Елизавета Сергеевна Кругликова, находилась на левом берегу Сены, в Латинском квартале, в центре студенческой, научной и художественной жизни Парижа. Рядом бульвар Монпарнас с его знаменитыми кафе — Ротондой и Клозери де Лила. Недалеко и бульвар Сен-Мишель, Сорбонна, Академия художеств и Академия наук, Пантеон, расписанный известными художниками XIX и начала XX веков.
Их встретила сама хозяйка, худенькая, живая как ртуть. Изменчивое, подвижное лицо, коротко подстриженные волосы, костюм полумужского покроя, энергичные жесты, всегда выразительно и точно поясняющие недосказанное, широкая улыбка и постоянная готовность слушать собеседника сразу пленили Алексея Толстого[3].
В мастерской Кругликовой Толстой и Софья познакомились с М. А. Волошиным, Л. В. Шапориной.
На стене — портрет. На густо-розовом фоне — женщина в широкополой черной шляпе с меховой отделкой, черном костюме с белым воротничком. Зоркие, нестареющие глаза василькового цвета суровы, холодно вглядывающиеся в даль, губы твердо сжаты, выдавая решительность и строгость. Весь ее облик выражает скорее мужской характер.
Собравшиеся в мастерской дружно посоветовали Алексею Толстому сходить в парикмахерскую: в Париже вовсе не обязательно выглядеть петербургским интеллигентом. Сводить Толстого в парикмахерскую тут же вызвался Максимилиан Волошин.
— Поразительная женщина! — сказал Алексей Толстой. — Как хорошо у нее...
— Да, Елизавета Сергеевна — очень душевный человек... Стоит русскому юноше явиться на улицу Буассонад, семнадцать, как через полчаса беседы с хозяйкой дома Париж становится уже для него менее жутким и чужим, как он получает возможность более «интимно» разбираться в его пестром многообразии, уже он знает и где ему жить, и где работать, и у кого учиться...
— Да и Соня сразу почувствовала к ней доверие, стала расспрашивать ее о художественных школах, куда ей лучше поступить...
— В Париже много школ, тут можно и ошибиться... И советы Елизаветы Сергеевны тем более ценны, что в сущности она не принадлежит ни к одному из толков художественного павильона и в то же время интересуется в одинаковой степени всем, что есть в нем живого. Зато страстно ненавидит она, всей своей душой, всякий штамп, рутину. Сама Елизавета Сергеевна очень своеобразный и очень парижский художник. Она той же семьи, как Стейнлен, Валлотон, Рафаэлли, другие «певцы парижской улицы». Для нее не существует иных задач, кроме возможно более жизненного фиксирования уличной суеты, лиц улиц и уличных лиц. Нужно видеть, какой чисто охотничьей страстью дышит ее лицо, когда она с альбомчиком в руках мешается в толпе бульварных гуляк, посещает кабачки, цирки, фуары, скачки, иллюминации и всю ту милую чепуху, в которой выражается неунывающая радость жизни истинных сынов и дочерей Парижа, ничто ей не страшно, ничто не может се испугать или озадачить. В толпе она как рыба в воде, и чем шумливее, чем гуще толпа, тем ей веселее, тем больше ей материала для наблюдения, для зарисовывания... А вот и парикмахерская...
Вскоре Толстой и Волошин вернулись в мастерскую Кругликовой. Все были поражены — настолько Толстой был неузнаваем. Исчез облик петербургского интеллигента: бородка клинышком и усы были сбриты, волосы причесаны на косой пробор, на голове вместо фетровой шляпы лихо держался цилиндр.
Все дружно рассмеялись при виде преображенного Толстого. Больше всех смеялась Софья Дымшиц.
А. Н. Толстой еще в Петербурге слышал о Е. С. Кругликовой и о том, что в ее мастерской на улице Буассонад, 17 бывало много русских людей, приезжавших в Париж: Мечников и Максим Ковалевский, Плеханов и Бехтерев, Бальмонт, Белый, Брюсов, Дягилев, Волошин.
В ее мастерской всегда кто-нибудь оставался работать, когда она уезжала из Парижа. Оставался Волошин, работал художник Б. Н. Матвеев.
В мастерскую собирались не только повеселиться, поговорить на текущие темы, поспорить об искусстве, прочитать стихи. Бывали здесь и серьезные научные сообщения, так, например, Мечников сделал доклад о радии. В мастерскую Е. С. Кругликовой Мечникова привела его жена, художница Ольга Николаевна Мечникова.
3
В 1916 году в Петрограде вышла весьма примечательная книга «Париж накануне войны, в монотипиях Е. С. Кругликовой». Доход от продажи этой книги предназначался на оказание помощи русским художникам, застигнутым войною во Франции. Инициатором и составителем ее явилась Елизавета Сергеевна Кругликова. До этого, может быть, мало кто знал ее в России, но те из художников, писателей, артистов, кто побывал до войны в Париже, непременно бывали у нее в мастерской. Редкостные человеческие качества Е. С. Кругликовой, ее доброта, ум, глубокое знание парижских нравов и быта, поставили ее в центре «русской колонии» в Париже.