Что же разрушило ее семейное счастье с графом? И в памяти ее стали возникать давно прошедшие дни, как будто все это произошло только вчера... Так все живо предстало перед ней...
Любовь и слезы
...Летом 1873 года предводитель самарского губернского дворянства Леонтий Борисович Тургенев получил от старшей дочери Александры письмо:
«Пишу вам ночью и потихоньку от мамы. Умоляю вас, приезжайте скорее. Мы все так расстроены, дела так натянуты, что терпеть доле нет силы. Вы знаете, папа, какое мое здоровье, вы знаете также, как долго и сколько я могу терпеть, теперь я вам говорю откровенно и прямо: ни здоровья, ни силы не хватает. Мама тоже страшно расстроена, сегодня у нее сделался сильный припадок и ей что-то очень дурно, с ней теперь менее чем когда-либо можно говорить хладнокровно. Ее расстраивает всё и вся. Она говорит, что ненавидит графа, и ничего слушать не хочет. Но я решительно не могу собрать своих мыслей. Постараюсь рассказать вам все похладнокровнее.
Радлова я давно уже не люблю. Я могла бы иметь к нему дружбу, если бы мама меня так не мучила из-за него. Может быть, я поступила с ним жестоко, но я не поступила бесчестно, я прямо сказала ему, что не люблю его... Мама меня истерзала за него.
Я прежде думала о графе с жалостью, потом как о надежде выйти за него замуж и успокоиться, потом, видя его безграничную любовь, я сама его полюбила, да, папа, называйте меня как хотите, хоть подлой тварью, как мама называет, но поймите меня, ради Христа, недаром же у меня бывают минуты, когда я пью уксус и принимаю по пяти порошков морфию зараз. Я креплюсь, пока у меня есть еще какая-то надежда окончить все это, не будь этой надежды, я бы зараз покончила с собой.
Вы, может быть, скажете мне, что замужем мне будет еще хуже. Я об этом думала, долго думала, прежде чем решиться, и вот что надумала. Граф меня любит, сильно, глубоко. Ради этой любви он бросил, видно, все, ради этой любви он разрубил свою жизнь на две половины, на прошедшую и настоящую. Он отрекся от прошедшего, он живет мной и для меня, он сделался теперь порядочным человеком. Ему делают здесь пропасть неприятностей, и что же? Он терпит и сдерживает свою вспыльчивость ради меня. Скажите, разве нельзя надеяться на такую любовь и на такого человека? Кто говорит, что он совершенство. В нем есть недостатки, и много недостатков, но кто же без них. Даже Радлов, который следит за ним и подметит что-нибудь дурное, говорит, что он держит себя безукоризненно. Граф мне сказал однажды: «Вам я обязан всем, ради вас я сделался человеком». И это не слова. Не думайте, папа, что я пишу в экзальтации, нет, я вам говорю правду, так хладнокровно, как только могу. Не думайте, что со мною нервное расстройство. Но я вам говорю, что мое железное здоровье пошатнулось в борьбе. Я не вынесу долго такого положения, даже и доктор сказал, выслушав мне грудь: «Теперь у вас нет еще ничего, но легко может сделаться»... Я обрадовалась его словам. Я знаю, что граф мне простит, когда я ему скажу, он слишком любит, но если бы у меня и было сомнение, то я все же бы решилась сказать, потому что это мое единственное мнение. Жизнь в 18 лет хотя и не очень прекрасна, но все-таки как-то не хочется умирать. Я еще не сказала, все жду вас, потому что вы же... [1] учили не быть болтливой, но если долго не приедете, то я думаю, что не вытерплю и скажу.
О, папа, не упрекайте меня, поймите меня... я люблю маму, но поймите, что я люблю и графа, и поймите, что мне еще хочется жить. Боже мой, Боже мой, долго ли я еще протерплю. Я не хорошая христианка, но все же вера еще поддерживает меня и не допускает до греха, я не боюсь смерти, но еще жаль жизни.