Выбрать главу

Александра Леонтьевна отложила перо, заглянула в комнатку Лели, полюбовалась на спящего сына и сама пошла готовиться ко сну. Столько сегодня было волнений, казалось, только коснись головой подушки, как сразу заснешь... Но сон не приходил... Беспокоило ее положение в губернской управе, какое-то накаленное, опять сорвется ее Лешурочка...

В эти трагические для поволжских крестьян дни когда все выгорало и никло на корню, когда бесхлебье охватывало все большее число деревень, Алексей Аполлонович Бостром, опытный земский деятель, был приглашен в Самару, как член губернской управы, для организации помощи голодающим крестьянам Николаевского и Новоузенского уездов. Когда председателем был старичок-ветеран земской службы Крылов, а членами — Поздюнин и князь Хованский, все шло нормально, все активно работали. Правда, Бостром и тогда обратил внимание, что по-разному все они смотрят на вещи, но дела было много, поэтому он не придал значения разногласиям и охотно включился в работу. Но смерть Крылова все круто изменила. Новым председателем стал Алабин. Царивший дух коллегиальности в управе начал изгоняться. Ему бы принять должность земского начальника, но не хотелось Бострому уходить от любимого дела. И махнул рукой: будь, что будет.

Дементьев и Реутовский стали новыми членами, быстро свыклись с крутым характером Алабина, полностью ему подчинились. И дело у них пошло. А Бостром протестовал против произвола и диктаторства, и словесно и письменными докладами. Уступая в мелочах, он не мог поступиться своими правами в продовольственном деле. Все его предложения, искренние и дельные, не принимались в расчет. Его докладные даже не подшивались в дело. Всем становилось ясно, что Бостром мешал. И тогда его послали на закупку хлеба в Донскую область. С этим поручением он блестяще справился: хлеб не дорог, добротен, доставка дешевая, погрузка успешная. И отчетность получила одобрение от гласных экстренного собрания сразу же после возвращения из этой поездки. Но этот первый же успех Бострома больно отозвался в сердце Алабина, и он затаил против него злобу.

За время его отсутствия были заключены сделки на миллионные поставки. Обиднее всего Бострому было то, что об этом он узнал стороной. В управе никаких сведений об этом не было, никаких записей. Только потом, после расследования, удалось установить, что продовольственное дело шло как бы помимо управы. Все делалось для того, чтобы было удобнее и выгоднее поставщикам, а не земству и населению.

Алабин отменил заботы поставщиков о доставке хлеба и возложил их на приемщиков хлеба от уездных земств. Поставщики получали почти всю стоимость хлеба немедленно по погрузке его в вагоны на местах отправки из местных банков.

В 1891 году член Самарской земской губернской управы Бостром был направлен в Саратов для закупки хлеба для голодающих. Вскоре стало известно о том, как люди типа Шехобалова наживались на страданиях голодающих, продавая им гнилой хлеб. А некоторые губернские «деятели» скупали у него негодный хлеб. Двенадцать тысяч пудов этой муки было роздано населению. Только в трех деревнях от употребления: этой муки заболело 237 человек. После расследования этого преступления оказалось, что мука была красного цвета, горькая на вкус, а выпеченный из нее хлеб был тяжеловесным и водянистым, внутренность его напоминала мягкую замазку. Ничего удивительного, что этот случай насторожил всех честных людей образованного общества, которые искрение разделяли горе заволжских крестьян.

Александра Леонтьевна с тревогой наблюдала за деятельностью своего мужа. Радостно встретили его несколько дней тому назад. Но радостно было только первые часы, а как только они остались наедине, лицо Бострома тут же омрачилось, и она начала его расспрашивать, допытываясь до мельчайших подробностей его деятельности. И из его рассказов она сделала вывод, что дела его не так уж хороши, как она предполагала. Предчувствие чего-то мрачного вошло в ее душу. Не такой уж он, оказывается, деловой, как она предполагала. И все, что долго копилось в ней, вдруг неожиданно прорвалось:

— Все, что хочешь, вытерплю, только не истрать земских... Теперь я понимаю, мой дружочек, почему ты так в последнее время задумчив и тревожен...

— Ты не представляешь, Сашочек, что трудные хозяйственные дела представляют ужасную ловушку человеку, на чьих руках чужие деньги. Я все время изыскиваю способы, как бы не попасться в эту ловушку... И вот все время попадаюсь...

Тогда она наговорила ему резких слов, и он уехал разобиженный на нее. И вот сейчас она горько сожалеет о своей выходке. Не могла сдержаться. Конечно, не следовало поддаваться малодушию, но она поддалась искушению высказаться, потому что всегда легче становится, когда выскажешься, особенно если долго молчишь. Странное нашло на нее состояние... Прежде оно разрешалось судорогами, теперь чаще всего дурными и несправедливыми словами. И только много спустя она понимает несправедливость своих слов... В тот раз она высказала все, что думала, а думала она нелестно о деятельности Бострома, а сейчас, вспоминая его обиженное лицо, она начинала мучиться и тяготиться сказанным... И вот уже подступают слезы, которые словно омывают ее душу, и ей становится легче.