Занятия Алеши налаживались понемногу. Вставал утром довольно охотно и уроки учил гораздо прилежнее, чем она ожидала: боялась, что дурное влияние праздников окажется более сильным. Правда, особой усидчивости в нем по-прежнему нет. Долго как-то сидел над тремя задачами алгебраических уравнений, одну сделал сам, а две никак не выходили. Да и не могли эти задачи у него получиться: он уже думал о другом и никак не мог сосредоточиться. Пошел к Мусиным-Пушкиным. Со Всеволодом он все более и более сходился, и тот его частенько выручал, особенно по математике: хоть и был на два года моложе Алеши, но учился по математике гораздо лучше.
Вернулся Алеша раздосадованный. Оказалось, что он сделал непростительную ошибку — умножение вместо сложения.
— Это моя старая ошибка, на сколько и во сколько раз. Она меня и спутала, — признался Алеша. — Никак, мама, не пойму, что со мной происходит. Вот сегодня из геометрии получил три. Ведь хорошо знал урок, но путался, неясно излагал. Хочу сказать одно, а получается какая-то ерунда, нужные слова не подворачиваются. Вот и сейчас...
— Это ничего, бывает со всяким, только ты не волнуйся, когда отвечаешь урок, спокойно вспомни все, что знаешь, подумай, а слова сами придут, — говорила Александра Леонтьевна, — а как твои отношения с инспектором, налаживаются?
— Да, инспектор очень хорошо меня встретил. Теперь, мама, меня больше не манит шалить и веселиться в училище, потому что у меня есть другие места повеселиться. Могу тебе пообещать, что весь остальной год все учителя будут хорошо ко мне относиться. Сегодня у Бадигиных танцы. Можно, мама, я пойду к ним?
— Конечно, иди, только перепиши задачки-то...
Алеша вскоре ушел. Александра Леонтьевна села за свой рабочий стол. Вот уж несколько недель волнует ее одна и та же тема, а писать ей некогда. Вплотную взялась только три дня назад, почти никуда не выходила, а написано только пять с половиной страниц... Работы еще много. А что получится — не знает.
Часов в одиннадцать под окнами раздался резкий свист, а потом раздался топот на лестнице. Александра Леонтьевна испуганно вскочила, оторвавшись от рукописи. Так и есть. В комнату влетел возбужденный Алеша.
— Леля, ну что с тобой прикажешь делать? Опять хозяевам спать не даешь... Ведь завтра же на тебя будут жаловаться.
— А ты бы, мама, видела, с каким злобным выражением Ольга Николаевна прошипела на меня. Я же не знал, что так поздно.
«Странно все это, на Лелю со злостью шипят, а со мной сплошные любезности», — подумала Александра Леонтьевна.
— Мама, а когда мы переедем отсюда? — спросил Леля.
— Не знаю, Леля. Может, через месяц... Я подыскиваю квартиру, но пока нет ничего подходящего. Здесь мы не останемся. Сколько ни просила, чтобы под окном столовой не выплескивали из горшков и из шаек — как с гуся вода, все выплескивают.
— А что будет весной, мама, страшно подумать. Мам, давно хочу тебя спросить: почему хозяева такие двуличные?
— Они, Леля, не двуличные, им просто не хочется портить со мной отношения...
— Нет, мама, не могу переносить такой христианской религии, как у Александровых. Они молятся, а делают совсем противоположное. Отчего в первые времена христианства было иначе? Как хорошо это изображено в «Истории религии», когда я читал эту книгу, я чувствовал в себе способность так же умереть, как первые христиане. Отчего христианство потеряло свою силу, или оно перестало удовлетворять потребности?..
— Леля, ты ведь знаешь, что бывают целые периоды в истории, создающие подъем духа масс, но этот подъем не может продолжаться бесконечно. Наступают периоды, когда прогрессивное перестает развиваться, так и христианство, которое в наши дни действительно утратило свою свежесть, свою юность и вошло в жизнь в виде сухой морали. Может, поэтому некоторые люди верят в бога по привычке, по традиции, а не по велению сердца и души. Ну, ладно, поговорили, давай спать. Ты все уроки, сделал?
— Что ты беспокоишься? Я теперь сам забочусь об уроках, мне неохота получать двойки. Я теперь стал серьезный мужчина. Спокойной ночи, мама.