С подробностями Алеша описывает «уткинскую свадьбу», иронически отзывается о хозяевах, об учебнике по биологии, просит отчима прислать ему хороший учебник Ясинского, подробно рассказывает ему, что он сейчас проходит по русскому, по географии, по французскому и по немецкому; с юмором излагает ему «сызранские сплетни».
Переезд в Самару
В середине февраля, как и обещал, на масленицу приехал Алексей Аполлонович. Привез много продуктов, вещей, а главное, новостей: в сызранскую глушь редко что приходило. Пока вносили вещи, Алексей Аполлонович громко расхаживал по комнатам, с необъяснимым удовольствием разглядывая убогую обстановку и находясь в том состоянии, когда все кажется в розовом цвете:
— Вот уж правду говорят: с милой рай и в шалаше. Как ни плохо по обстановке житьишко в Сызрани, а не бывал бы в Сосновке, не глядел бы на свои большие комнаты, не радовался бы их комфорту...
— Пожил бы здесь, папутя, не то бы сказал. Уж так нам с мамой надоели наши хозяева, что готовы хоть на Луну улететь отсюда, — столько искренности, неподдельного чувства вложил Алеша в эти слова, что родители весело рассмеялись.
Наконец-то они снова втроем, могут бесконечно смотреть друг на друга и радоваться каждому слову и каждому взгляду, могут наговориться и намиловаться всласть.
— В последний раз, когда я от вас уезжал, помните, как я собирался? Укладывался наспех и в одну из наволочек свалил очень разнокалиберный багаж: книги, провизию, сапоги, крендели... И представьте, какой получился скандал. Переношу вещи в самарский вокзал, вижу, руки черные. Развязываю наволочку, и что же: банка с мазью раскрылась и уже пустая. Вся мазь утекла. За что ни хвачусь — черное. И смех и горе. Все-таки бед меньше, чем можно было ожидать. Пострадали, главное, книги и крендели, и наволочка. Спасибо, одежда уцелела. Но возни было пропасть. Оказалось, крышка очень неплотно пригнана к коробке. Вещи заложил, но сесть на поезд в тот же день не успел. Уехал ночным.
— С тобой, Лешурочка, вечно что-нибудь случается. А я по Сосновке соскучилась. Так бы сейчас и улетела туда. В Сосновке у нас чудо как хорошо, и там нас троих никакой враг не настигнет.
— Все зависит от тебя, Лелюша, — обратился Алексей Аполлонович к Леле. — Будешь учиться хорошо, перейдешь в пятый класс без экзамена, всю весну — самое благодатное время — проведем вместе в Сосновке. Можешь кого-нибудь из товарищей своих пригласить, чтоб не скучно было, дам вам самых лучших лошадей, катайтесь, развлекайтесь вволю. Ты знаешь, Лешуня, как я радуюсь, что у меня есть сызранский серый, на котором ты, вероятно, с наслаждением покатаешься летом верхом. Просто представить себе трудно, как он преображается под верхом. Глаза горят, пляшет, а пустишь рысью, просто рысак. Не знаю, как будет скакать, а сидеть на нем — как в зыбке. Хочу назвать его Малек-Адель…
Александра Леонтьевна горестно вздохнула: она-то уж хорошо знала, что этот разговор о лошадях может продолжаться хоть целый день и целый вечер. Сколько уж перебывало у них лошадей, и все редкостной красоты и редкостных лошадиных качеств, а потом не пройдет и двух-трех недель, как Алексей Аполлонович найдет в этой же лошади тысячу изъянов и постарается перепродать ее.
— Как-то приехал ко мне Медведев, сел на него да и слезать не хочет. А он-то под ним гарцует. Федор Степаныч уже заикался отбить его у меня. Не знаю, что мне и делать. Дело в том, что он посулил мне взаймы двести пудов семян, а я за то обещал уступить ему за сходную цену любую лошадь, какая ему понравится. Даже в знак состоявшейся сделки мы уже выпили за это магарыч. Я-то знал, что он имел в виду: или взять у меня Черта, или Жулика. И тот и другой ему очень нравятся. И вдруг он увидал еще этого серого Малек-Аделя. Тут у него совсем глаза разбежались. Уморительнее всего, что они, Медведевы, торгуют косяками по несколько сот лошадей и не могут себе выбрать. А когда я себе выберу, то у них глаза разгораются...
— Ну будет тебе, Алеша, о лошадях-то... Надо перейти в пятый класс для начала, — Александра Леонтьевна перебила в сердцах.
— Пусть постарается перейти без экзаменов. Вот тогда и каникулы будут веселые. Старайся, дружочек. И для каникул старайся и еще больше для жизни. Кроме знаний, у тебя не будет ничего для борьбы за существование. Помощи ниоткуда.
Александра Леонтьевна поспешила на помощь своему Лелюше, почуяв, что Алексей Аполлонович сел на своего конька и может еще долго говорить в том же духе.
— Лелюша, — торопливо заговорила она, — за последнее время очень переменился, стал совсем взрослым. Правда, Леля?