Человек жил и эволюционировал для того, чтобы всеми средствами улучшить свою жизнь, для пропитания своего он потратил много веков в борьбе с природой. А свою животную страсть, как не имеющую места в социальной жизни, он облек в более мягкую оболочку — любовь, он привык на время сдерживать свои половые потребности и заменять их дружескими отношениями, потому что это было ему полезно. Потом по прошествии многих тысячелетий слово польза заменилось словами платоническая любовь, которую человек теперь испытывает совершенно бессознательно. И говорить поэтому, что любовь или эстетическое чувство к женщине есть проявление божества, глупо и бессмысленно, а еще глупее и бессмысленнее строить на этом целые романы.
Тема любви воплощается в его стихах, балладах, элегиях. Его лира «златострунная» воспевает «цветы пахучие», «воздух сладостной весны», воспевает «обновление и в природе и в людях, сил воскреснувших брожение, аромат цветов в полях». А сам поэт, «певец любви», озабочен тем, чтобы узнать, «как прекрасную песню сердца передать, чтоб воспеть и зорьку красную, росу — божью благодать».
Эти стихи, конечно, нельзя принимать всерьез, но они интересны как первые попытки молодого Толстого обратиться к серьезным темам, которые волновали его. «Песнь женщины»... «Песнь мужчины»... «Песнь девушки»... «Песнь женщины и девушки» — вот названия его ученических стихов, в которых так или иначе отразились его мысли о положении женщины в современном ему обществе, его увлечения, страсти, желания.
Однажды Алексей пришел к своему товарищу. Ему не терпелось рассказать о том, что переполняло его душу. А его приятелю, тоже «реалисту», было не до этого.
— Так-с, Володька! Вот какие времена пришли, ведь ругаю себя, а не выдерживаю характера.
Володька с досады закурил папироску, свет спички осветил всю комнату. Комната была маленькая, с одним окном; недалеко от кровати, на которой лежал Володька, стояла этажерка, рядом с ней стол, заваленный книгами. По всему было ясно, что хозяин этой комнаты только что занимался и прилег отдохнуть. Но Алексей, переполненный своими переживаниями, ни на что не обращал внимания. Он был поглощен своими чувствами.
— Ну вот, разбил мои мысли, теперь разве я расскажу, — заговорил он, как только спичка погасла.
— Да уж известно, «апостол», тебе только барышням и проповедовать, а как только всерьез дело пойдет, так сейчас в кусты.
— Да пошел ты к черту, нет, слушай, ты ведь знаешь Зину, ну вот я тебе и расскажу мою историю с ней, — наконец он приступил к делу, которое так мучило его.
— Говори, пожалуй. Я полежу, а ты рассказывай. И ты ложись.
Алексей улегся рядом с Володей, положил руки под голову. Рассказывал он почему-то полушепотом, опершись на локоть и жестикулируя свободной рукой.
— Ты ведь знаешь, как я в прошлом году увлекался барышнями, как бегал за каждой юбкой, вздыхал, страдал, писал сентиментальные стихотворения, одним словом, делал прорву глупостей. То же самое началось и в этом году. Но потом, начиная с того времени, как у нас образовался кружок, как я подпал под влияние Мани, я совсем изменился, понимаешь, перестал смотреть на барышню как на предмет увлечения, как на существо не от мира сего, а начал обращаться с ней как с товарищем, равным себе, перестал ухаживать, влюбляться и научился любить. Ты понимаешь меня, Володька?
В ответ ему раздалось что-то неопределенное.
— Понимаешь, что ли? — подозрительно переспросил Алексей. Но тут же успокоился, услышав твердое «да-а».