Алексей, предоставленный самому себе, понимал, что положение студента весьма обманчиво. Это только кажется, что у него много свободного времени. Никто не заставляет, как в реальном. Придет время, накопишь, влезешь по горло в работу. Особенно с чертежами — мука. Уже с середины ноября начнутся репетиции, которые нужно по возможности сдать как можно лучше, а то ничего нет легче вылететь с первого курса.
Алексей переехал от Комаровых в меблированные комнаты, но все еще часто заходил к ним, поболтать с Катей, обменяться светскими новостями с Левой и Сашей. Как-то Алексей зашел к Комаровым, но дома была только тетка. Варвара Леонтьевна затеяла с ним разговор о Леве. Алексей знал, что ему надо сдавать за семь классов реального училища, а он совершенно не был готов к этому.
— Что делать с Левой, Алеша, ума не приложу. Разве можно за одну зиму приготовиться. От одной этой мысли Левушка приходит в отчаянье, у него опускаются руки, — Варвара Леонтьевна с трудом произносила эти слова, а сама глотала слезы.
— А может, Левушке сдавать где-нибудь в провинции, взять учителей из реального училища, заплатить им за подготовку и получить аттестат. Как вы думаете, тетушка?
— Леве важен аттестат за шесть классов и свидетельство за седьмой. Это ему просто необходимо для поступления в полк. Он понимает всю важность и говорит, что готов жить хоть у черта на куличках. Если б он мог поехать в Самару и там договориться с местными учителями... Узнал бы у своих, Алеша...
— Да, я напишу папе, пусть узнает у Пономарева и тотчас же напишет. Леве нельзя терять времени.
— Если можно, то Лева поехал бы и в Самару, действительно нанял бы всех учителей и занимался всю зиму. Правда, это похоже на взятку, но что же делать? Придется этим поступиться, лишь бы получить и то и другое.
Алексею не раз приходилось в этом доме слышать о том, что для достижения своих целей все средства хороши. Такова была философия Комаровых-старших. А Лева был их достойный ученик. Ну а что ж ему действительно предпринять, если он ни зги не знает, думал Алексей, уходя от тетки. Надо хоть чем-то помочь ему. Ничего тут страшного нет, пусть отец какими-нибудь обиходами узнает, возьмутся ли учителя готовить Леву. А то что ж в самом деле, мальчишка ни за что пропадет.
Он вышел на улицу. Погода стояла такая, что прямо сердце радовалось, такой и старожилы давно не помнили. К несчастью, он не воспользовался ею: пришлось сидеть и гвоздить физику. Черт бы ее побрал со всеми тангенсами отклонения и поправками на один грамм. Он и не заметил, как оказался на Сенатской площади, у памятника Петру. Сколько раз он проходил здесь, останавливался, рассматривал его. «Кумир на бронзовом коне», вспомнился неожиданно ему Пушкин. Лик его действительно «ужасен». Всадник летел прямо на него, словно грозя растоптать копытами своей гигантской лошади. Медный всадник... Сколько он слышал о нем, сколько читал. Он подошел ближе. И удивился, увидев, что у великого всадника голые ноги.
— Господин студент, — раздался рядом с Алексеем резкий голос, — не стойте под брюхом, там вы ничего не разглядите, кроме голых ног. Кто ж так смотрит великие творения искусства? Идите сюда. Встаньте вот здесь, позади коня, и смотрите немного сбоку. Возьмите его в ракурсе. Вы видите — он весь в воздухе... Он летит к звездам... Он словно крылатый. Кто ж такие вещи рассматривает спереди? Глупо: на будущее нельзя смотреть спереди... На будущее надо смотреть из прошлого...
Алексей встал туда, куда величественным жестом указал незнакомец, и посмотрел. Действительно, картина мгновенно преобразилась. И его охватило такое чувство, словно и он сам мчится на этом могучем сказочном скакуне, и все мелкое, ничтожное, обыденное осталось где-то там внизу, а он, недоступный мелочам комаровского быта, возносится к вершинам человеческого бытия. Он оглянулся, хотел поблагодарить незнакомца за минутное блаженство, но вокруг уже никого не было. Хриплый гудок, раздавшийся словно из-под земли, окончательно вернул его к жизни. С высоты Николаевского моста ему открылась гавань. Вот где жизнь, наверное, никогда не замирает. Нескончаемая череда ждала разгрузки. Трещали лебедки кранов, по воздуху плыли причудливые грузы, доносились крики рабочих. Ну пора и на свою Третью линию Васильевского острова. Алексей и так уж позволил себе чересчур много побездельничать. Замелькали немецкие вывески. Издавна здесь селились немцы. Но хозяйка квартиры, где он снял комнату, была русской актрисой. Правда, она оставила уже сцену, но по-прежнему с увлечением могла говорить только о театре. Да и свои комнаты она предпочитала сдавать актерам. Алексей быстро познакомился со всеми обитателями этой квартиры. Все они были простыми и вместе очень интересными людьми. И у него уже зрела мысль собрать их у себя в комнате и прочитать им хоть бы одну из пьес матери, может, «Докторшу» или «Козий хутор», если мать согласится с его планом. Чем черт не шутит, может, кто и возьмется устроить их на сцене. «Козий хутор» — вещь острая, сценическая, вполне могла быть поставлена каким-нибудь театром. Уж больно колоритными получились братья Козочкины, помещики, особенно старый Степан Ильич Козочкин, все его окружающие люди: Потапыч, Савельич, Марфа, Марина. Интересен и его племянник Андрей Козочкин, молодой инженер, который пользуется Мариной как публичной девкой, не понимая ее нежной и страстной души, ее порывов к лучшей жизни. Алексей Толстой представил, как мог бы сыграть роль старого Козочкина изумительный Варламов, и невольно улыбнулся. А Марину могла бы сыграть... Нет, Комиссаржевская, пожалуй, не могла бы... А почему? Вполне материал подходит для нее... И события драмы «Козий хутор» быстро замелькали в воображении Алексея Толстого... Не дают отдохнуть после обеда помещику Козочкину его же «людишки»: то кухарки его разбудили, то Савельич принес дурную весть — ушли косцы, недовольные кухаркой, то любовница Марина призналась в своей ненависти к нему, то причетник Потапыч, трезвый и потому раздражительный, пришел к своему благодетелю, чтобы побеседовать и, уж конечно, выпить настоечки и закусить «чем бог послал». Так вот мелькают в первом же акте драмы чуть ли не все действующие лица, собираясь на Козьем хуторе вокруг Старого помещика Степана Ильича. А тут еще одна печаль встревожила остывшее сердце старого Козочкина — племянник Андрей известил о своем приезде.