Ясно, что после такого бала или подобно этому проведенного вечера или ночи денежные ресурсы Алексея значительно истощались. И в Самару летела очередная слезница: «Дорогая мамочка получил сейчас 25 руб., но мне необходимы остальные 75, чтобы хоть немного расплатиться с долгами и выкупить часть заложенных вещей. Я пришел к убеждению, что я, как хозяин ни к черту не гожусь, что у меня белья пропало, это ужас... Чуть за прачкой не досмотришь, сейчас и стибрит, просто беда».
Такие письма Алексея жгучей болью отзывались в сердце матери, а Алексей Аполлонович тут же собирал необходимую сумму и отсылал в Петербург. Неужели Алеханушка окажется пустоцветом, волновалась за судьбу своего ненаглядного сына Александра Леонтьевна. Неужели волны столичных развлечений утопят в нем то хорошее, прекрасное, что с такими трудностями она выращивала в нем. И почему он все время тянется к верхушке общества, часто бывая у Комаровых? Ведь сам-то он, видно, не замечает этой своей тяги. Вот стоило ему всего лишь на несколько месяцев оторваться от нее, как сразу что-то чужое встало между ними. Ее мальчик заговорил на каком-то чужом языке, далеком от ее понимания. Она и раньше замечала в нем склонность эгоиста, но думала, что это всего лишь следование модным теориям. Сейчас теория становится практикой ее сына, в которого она, думалось ей, вложила столько истинно прекрасного и человечного. И она делает, может, последнюю попытку наставить его на путь истинный:
«Просто непереносимо видеть, когда более сильный измывается над слабым. К сожалению, так сложились обстоятельства, что тебе особенно надо беречься этого страшного ненавистного всем порядочным людям положения. Твой титул, твое состояние, карьера, внешность, наконец, — большею частью поставят тебя в положение более сильного, и потому мне особенно страшно, что у тебя разовьется неравное отношение к окружающим, а это, кроме того, что некрасиво, не этично, — это может привести к тому, что, кроме кучки людей, окружающих тебя и тебе льстящей, ты потеряешь уважение большинства людей, таких людей, для которых положение не есть сила...» «Мне кажется, что твой титул, твоя одежда и 100 р. в месяц мешают пока найти самую симпатичную часть студенчества, нуждающуюся, пробивающуюся в жизни своими силами».
Александра Леонтьевна имела основания для подобных опасений. Алексей пошел самостоятельной дорогой, которая не всегда была прямой, а чуть извивалась и гораздо дольше вела к цели. А стоило ей узнать из письма Варвары Леонтьевны о том, что однажды Алексей зашел к ней «голодный, третий день не обедавши», Алексаидра Леонтьевна с горечью пишет ему: «У меня просто замерло сердце. Глупенький ты мальчишка, тебе бы надо занять денег да телеграфировать нам. Пожалуйста, мое сокровище, если тебя постигнет такое безденежье, так и делай, не сиди без обеда, а, главное, не закладывай теплой шинели, избави бог, еще тиф схватишь. Не можешь ли ты рассчитать так, чтобы тебе хватило на месяц и не сидеть голодным? Смотри не проморгай сроки закладов, жаль, если вещи пропадут.
Сокровище мое, хороший мой сыночек, как бы я поглядела на тебя, хотя бы на минуточку. Очень я о тебе соскучилась. Как подумаешь, что еще больше месяца ждать до тех пор, пока ты приедешь. Золотенький мой, пиши мне почаще, такая отрада увидать на конверте твой почерк».
Вместе с этим письмом Александра Леонтьевна послала Алексею рукопись драмы «Козий хутор» в двух экземплярах и прошение в цензурный комитет, связывая с этим немалые надежды. Посадила Алексея Аполлоновича переписывать, так как ее здоровье было неважным, «нервы расклопштосились». Да и спина постоянно болела, даже при работе на машинке. Когда рукопись была готова к отправке в Петербург, она сказала:
— Я, Лешурочка, очень надеюсь на Лелю. Этот захочет, так устроит.
— Дай-то бог. Если удастся, ну значит, сама судьба привела его к актрисе. Планида. Только мало он пишет о ней.
— Как радует меня его бодрое, рабочее настроение. Насколько тоскливым должно показаться ему нудное светское безделье Комаровых. Нельзя ли как-нибудь Левушке помочь?.. Ведь пропадет, погрязнет в безделье...