Половина двенадцатого. В это время на Речном все либо спокойно спят в своих постелях, либо засиживаются в трактире, допивая последнюю рюмку самогона, или сидят перед общим костром полуночники, которым не спится, или же находятся на своих постах в ночных караулах, охраняя покой тех, кто спокойно спит в своих постелях… День прошел для станции как и все остальные ничем непримечательные и невыдающиеся дни этой долгой, по меркам человеческой жизни, линейки чередующихся дней. Поэтому на «улице» уже почти не было людей и можно было не беспокоится, что какой-нибудь любитель сплетен подслушает этот разговор. Станционное освещение переключили на ночной режим.
Никита прислонился к мраморной облицовке, вытащил самокрутку из портсигара, чиркнул спичкой о коробок и закурил.
— Ну что там Печоркин? Давай рассказывай- держа зубами тлеющую трубочку проговорил он.
— Начальство наше… Водный заселить решило- Костя прошелся пальцами по щетине, и выдержав паузу, продолжил — Все бы ничего, но этот наш прецедент… похоже все карты им спутал. Печорину, надеюсь, не взбредет играть и он повременит с заселением, подождет, пока все уляжется.
Его напарник все это время внимательно слушал и лишь выдыхал дым от самокрутки через нос. Дослушав до конца, собеседник поделился своими соображениями.
— Нда. Ну дела… Не вовремя они с заселением-то, правда брат?
— Пожалуй- согласился Костя.
— А знаешь что в этой ситуации самое поганое-то? Ну во всех этих «странностях»?
— Ну?
— Восьмое июля уже через неделю…
Глава 2. Особенности национальной охоты
Неделя прошла незаметно: в мастерской наконец-то был доведен до ума бензиновый двигатель для самоходки — это пожалуй все, что случилось интересного. Эта неделя рисковала остаться не замеченной из-за своей серости и похожести на предыдущие, если бы не воскресение — восьмое июля.
Каждый год в этот день все сталкеры и большая часть регулярного гарнизона снаряжали первую из пяти вылазок на поверхность. Целью этих вылазок было уничтожение гнезд тварей, досаждавших станции. Стены защитных укреплений были высоки, но и они бы не справились с напором той животной злобы полчищ, недавно вылупившихся и делающих свои первые шаги к взрослению, голодных тварей. Эти существа будто бы чувствовали людей и всегда находили вход под землю. Пока что на саму станцию им попасть не удавалось, но случай в тоннеле в районе плантаций, при котором Костя имел несчастье присутствовать восемь лет назад, оставил свой неисправимый след. Если экспедиция проходила успешно, то оставшихся несколько десятков этих созданий удавалось перебить у стен первого рубежа обороны, если не успешно — проходила всеобщая мобилизация, в ход шли всевозможные мины, электрические ловушки. Приблизительно через пару недель мутанты приходили и, ублажая свои инстинкты, искали легкой, как им казалось добычи — людей. На Костиной памяти таких случаев общей мобилизации было только два, хоть и в обоих он, ввиду малого возраста, не принимал участия.
5.34. До выхода осталось менее получаса. Костя был уже давно собран и сейчас лишний раз проверял автомат. Время текло медленно, и чтобы хоть как-то скоротать его, Костя подумал, чем сейчас занимается остальная группа.
«Штык в какой раз ствол проверяет, это и так понятно. Васек. Если от бутылки отлип, то в покер в баре доигрывает…»
За раздумьями он провел около десяти минут, потом, глянув на часы, встал и, нацепив рюкзак, двинулся к выходу. На платформе его уже ждали двое: командир группы лейтенант гарнизона Александр Соченов, или просто Штык и сержант Сергей Воронин — его помощник. Оба подходили больше на богатырей, причем со стажем, чем на рядовых военных, и уж тем более обычных людей.
— Здорова, Костя- протягивая руку, сказал Воронин.
Костя в ответ протянул свою руку. Несколько минут они ждали, пока подтянутся остальные, и только когда последний член группы пришел, Штык начал рассказывать расклад дел.
— Так бойцы, сегодня нам похоже придется побегать чуть дальше, чем мы думали — пробежимся к центру. Разведка доложила, что упыри осели здесь… здесь… и здесь- лейтенант указал пальцем на карту, которую держал в руках. — Впрочем, ничего нового, перед нами поставлена задача уничтожить гнезда, и я намерен выполнить эту задачу, выдвигаемся через две минуты… Вопросы?
«Вопросов нет!» хором ответила команда.
Спустя несколько минут группа сошла на рельсы и двинулась во тьму, ведущую прямиком на Водный стадион. Шли молча, лишь изредка переговариваясь и вороша тьму фонарным светом. Дорога казалась бесконечной. О каменные грани шпал стучали сапоги идущих, стены, плавно вытекающие из потолка, не имели углов, и иногда казалось, что этот тоннель никогда не закончится, ведь каждый следующий сантиметр не отличался от предыдущего. Но вскоре в лицо засветил спасительный свет прожектора. Это был тот самый блокпост, о котором упоминал Печоркин. Похоже, что теперь приказ прятаться был отменен. Штык нахмурился, но похоже он знал о существовании этого поста, поэтому не стал тратить время и двинулся прямиком через станцию к противоположному тоннелю. Водный стадион был относительно чистой станцией. Гражданских лиц сюда не запускали (все сельское хозяйство уместили в двух тоннелях между Речным вокзалом и Водным стадионом), а из-за близости к Войковской, из-за той опасности, что могла придти в середине июля, военные сюда тоже захаживали редко, и никто из них за два с лишним десятка лет не дерзнул отделиться от отряда и в одиночку уйти в глубь станции. Т
Толстый слой пыли — это пожалуй самый часто встречающийся житель Водного стадиона, имевшийся на здесь. Станция спала, укрываясь пылевым ковром как одеялом, и дожидаясь своего часа. Разрезая густую темноту, прожекторный луч провожал смельчаков, вплоть до того, как те опять скрылись за сводами тоннеля. И вновь это одинаковое пространство, везде: сверху, снизу, справа и слева, везде только серые шпалы, водруженные на них рельсы и не имеющие углов стены. Прошло немало времени, прежде чем они вышли к Войковской. Незнающему человеку могло бы показаться, что у него дежа вю, ведь все три станции были сильно похожи друг на друга. Та же мелкая плитка на стенах, те же квадратные колонны, что и на Водном, те же рифленые потолки — все в каждой из этих станций напоминало две других, и если раньше люди просто уносились прочь в железных вагонах, не замечая их похожести, если раньше лишь единицам удавалось взглянуть глубже того, что они видели каждый день, заходя в распахнутые двери вагона, то теперь каждый, кто осмеливался вступить на эти станции, подмечал — станция на которой он сейчас находится такая же, с которой он пришел только что.
Войковская застыла в мрачной торжественности. В отличие от Водного, эта станция была нетронута даже военными. И она, подобного своему близнецу, с которого только что пришли чужаки, спала. Выходы наверх были открыты для всех желающих. Если раньше жители Речного могли укрыться за толстыми стенами своего убежища, то теперь перспектива заселения Водного стадиона и размещения на его территории блок поста требовало более скорого уничтожения гнезд мутантов, дабы снизить риск, ведь «закупорить» бетонной перегородкой артерию между Водным и Войковской хоть и успели, но разве это могло гарантировать безопасность?
— Перекур 5 минут и поднимаемся! — скомандовал Штык.
Немного оживившись, группа расселась на платформе. Это был последний отдых перед многочасовой беготней. Кто-то достал из нагрудного кармана самокрутку и закурил. Серый дымок заструился вверх, летя все выше, растворялся ближе к каменным сводам станции.
— Подъем, засранцы! Выдвигаемся! — голос Штыка нарушил тишину, заставив всех встать.
Первым к выходу двинулся командир.
Вот она, поверхность. Солнце еще было далеко, и большинство тварей спало. Военные и сталкеры всегда выбирали раннее утро для вылазок, потому что ночные существа уже спрятались по своим норам, а дневные чудовища еще мирно похрапывали, дожидаясь своего часа. Небо начинало светлеть под напором приближающегося из-за горизонта солнца. После долгой ночи, краски начинали проявляться: деревья, земля, здания — все начинало приобретать, хоть и тусклый, но цвет. До предполагаемого места гнездования мутантов следовало пройти несколько километров на юг. И группа начала свой долгий путь к месту обитания этих тварей. И все же хоть этот мир был горьким напоминанием человеку, человеческой же глупости, хоть это был лишь жалкий остаток того, чего люди достигали, познавали и создавали тысячелетиями, глаз радовался, наблюдая за сменой монотонной картины подземных перегонов на более яркую и красочную картину поверхности. Невольно человек тянулся к такой жизни наверху, чем к той жизни под землей. Смотря на развалины прошлого человеческого бытия, Костя раньше задумывался о том, сколько в огне было уничтожено знаний, технологий, изобретений, которые человечество скопило за свою сознательную историю, испарилось, исчезло, стало самой этой историей. Со временем, конечно, это внутреннее буйство эмоций утихомирилось, но каждый раз, взглянув на что-нибудь, напоминавшее о прошлом, Костя задавал себе только один вопрос: «зачем создавали все это, зачем хранили, если мы теперь все равно не можем этим воспользоваться? Ведь ни одна технология не оказалась сильней этой…»