Уходя, он мягко прикрыл за собой дверь. Фло, сидя в темноте, подумала: «Не надо позволять ему пускаться в такие разговоры. От них я вспоминаю правду про мать, а правду я вспоминать не хочу. Я хочу думать о ней так, как я себе вообразила, – будто она святая. Если без конца вспоминать, какое безобразие творилось у нас дома, жить не сможешь. Лучше помнить не то, что было, а то, что должно было быть. Я всегда стараюсь не думать о старом – и правильно делаю».
– Марджи! – позвала Фло. Девочка подняла голову. Ее белое личико и светлые волосы замаячили бледным пятном среди теней. – Иди ко мне.
Малышка отвернулась.
– Идем, детка. Скоро я включу свет и покажу тебе смешные картинки. Ну иди же к маме!
Марджи подошла, Фло посадила ее к себе на колени.
– Послушай, маленькая. Сегодня, когда ты сначала потерялась, а потом нашлась, я не хотела сделать тебе больно. Ты это в голову не бери. Просто некоторые мамы так иногда себя ведут. Ты, главное, запомни: ты всегда будешь моей маленькой девочкой.
Каким-то образом сообразив, что сейчас можно плакать и ее за это не накажут, Марджи разревелась.
– Я потеялась на весь день, – прошептала она, крепко обхватив обеими руками шею матери.
Фло обняла дочку и прижалась лицом к ее влажной щеке. Теперь они обе лили слезы – дети, которые плакали, потому что темно и потому что они потерялись.
Глава 3
Подрастая, Марджи училась принимать вещи такими, какие они есть. Училась извлекать из них возможную пользу. Она благодарила случай за маленькие уступки и считала себя счастливицей, если ее ожидания оправдывались. Конечно, бывали и моменты горечи, и моменты бунта. Иногда ей думалось, что она заслуживает большего, что родители могли бы лучше понимать ее и, когда она совершает какой-то проступок, не обходиться с нею так, будто она сделала это нарочно, ведь вообще-то она не плохая, а если и злит чем-то маму, то только по глупости и по легкомыслию.
В минуты раздумий она горевала из-за вечных ссор между матерью и отцом. Но чаще всего ей казалось, что вся жизнь такова, как жизнь ее родителей. Все люди сосуществуют друг с другом так же.
Бедность не отпускала Марджи никогда, однако мертвую хватку настоящей нужды она ощущала редко. Привыкнув терпеть нервную обстановку и строгую дисциплину в семье, девочка восполняла нехватку свободы в школьных стенах, где ей дышалось привольнее, чем дома.
В семнадцать лет, имея за плечами два класса старшей школы, она чувствовала себя готовой попробовать мир на вкус. Ее переполнял оптимизм, свойственный молодым людям, которым жизнь кажется бесконечной и сияющей, молодым людям, которые считают себя кузнецами своих славных судеб и не хотят слушать избитых истин старшего поколения, уже успевшего попробовать жизнь на вкус и вынесшего из неравного боя согбенные окровавленные души.
Когда Марджи собралась устраиваться на свою первую работу, отец произнес небольшую речь. Опираясь на собственный опыт, он объяснил дочери, что два самых трудных дела в жизни – это поиск квартиры и поиск места, которое позволит за эту квартиру платить. Ничто так не сокрушает человека, как выселение по причине неожиданного или неоправданно сильного повышения квартирной платы. Тогда приходится скитаться по улицам в поисках нового жилья, которое тебе по карману. Вот, положим, ты его нашел, а хозяин не хочет тебя пускать: твоя работа, дескать, недостаточно надежна. Или ты совершил экономическое преступление – завел детей. «И ведь хозяина тоже понять можно, – признал Хенни справедливости ради. – Дети и правда все ломают».
С поиском работы так же. Если ты еще нигде не работал, то на тебе ярлык «неопытного», и мало кто из боссов захочет с тобой связываться. Если же ты работал, то тебе зададут трудный вопрос: «Почему вы ушли с прежнего места?» На уволенных работников без хороших рекомендаций смотрят кисло, ну а те, кто ушел по собственному желанию, считаются смутьянами или привередами. Кому нужен на заводе работяга, которому не угодишь?
Потому-то Хенни и держался так крепко за свое ненавистное место. Он знал: у него мало шансов найти что-то получше. Марджи тоже не должна была думать, будто поиск работы – это плевое дело.
Дочь слушала, но ни единому слову не верила. В последнюю пятницу июня она формально завершила свое образование, и ей не терпелось на следующий же день начать работать. Родители уговаривали ее немного подождать: мол, еще наработается, нечего спешить с переходом от школьных будней к трудовым. Марджи послушалась и спешить не стала. Начала искать работу только в понедельник – через три дня.
Она вышла из дома, вооружившись аккуратно вырезанной из воскресной газеты колонкой «Требуется помощница» и двумя письмами – от директора старшей школы, который удостоверял, что она умна и прилежна, а еще от приходского священника, который удостоверял, что она умна и благонравна. Письмо священника было важнее директорского, поскольку доказывало нееврейское происхождение предъявительницы, тем самым избавляя ее от нужды преодолевать барьер нетерпимости.