Леон мой самый любимый из всех внуков. Он мне более симпатичен, чем Пьерандреа, который, на мой взгляд, слишком холоден, хотя ведет себя всегда безупречно, с должной учтивостью и почтением. Есть вещи, которые чувствуешь душой, и это порой отличается от того, что видишь глазами. Искренняя любовь и уважение идут к сердцу никому неведомым путем, и тут я, конечно, могу ошибаться. Так что, Пьерандреа, дорогой мой, прости меня.
Смерть предоставляет шикарную возможность наконец высказать все, не боясь показаться при этом ни виноватым, ни смешным. Хотя о самом прекрасном, что есть в жизни — о желаниях, изменах, необузданных страстях — рассказать все правдиво невозможно, только то, что этот груз на наших плечах неимоверно утомляет. Если вы обращали внимание, самые сокровенные тайны раскрывают в состоянии страшной усталости, когда эти секреты уже бесполезны и никого не могут удивить. Тем не менее мы все ужасно боимся исповедываться, даже я, хотя мне уже семьдесят три года, потому что не хотим показаться жалкими и ничтожными в глазах большинства, только закат жизни дарит всем нам желанное забвение. Немногие смогут запомнить красоту этого заката, и я очень хочу, чтобы эти немногие стояли бы сейчас рядом со мной.
Прежде всего, объявляю об отмене всех данных мною ранее распоряжений.
Теперь же объявляю своими наследниками следующих лиц.
1. Моего единственного сына, Джованни Альберто Сала Дуньяни, которому оставляю сорок процентов своего состояния, а кроме того, виллу в Белладжо, усадьбу в Комо, дом на улице Сенато, две квартиры на Корсо-Венеция, дом в Женеве и дом в Пунта-Ала. Только прошу его, пока он будет жив и здоров, не продавать дом в Белладжо.
2. Профессора Алессандро Дзакканья, которому оставляю тридцать процентов состояния с условием направления этих средств на исследования раковых заболеваний.
3. Моего внука Леона, которому оставляю пятнадцать процентов состояния, квартиру на аллее Бьянка-Мария, а также все картины в моем банковском хранилище. В частности, я хотел бы, чтобы ты сохранил «Святого Иоанна Крестителя», который, вероятно, является последней картиной Караваджо. И еще мне хотелось бы, чтобы ты не потерял свою истинную любовь.
4. Моего внука Пьерандреа, которому оставляю пятнадцать процентов состояния, квартиру на улице Винченцо Монти и бюст Фарука со штемпелем «три тосканских лиры» и сертификатом Болаффи. И я строго-настрого запрещаю тебе продавать его, чтобы купить потом один из островов Фиджи, я слышал сегодня, как ты говорил об этом.
5. Доктора Эльду Перинетто, которой отписываю небольшую квартиру у озера в Черноббио.
6. Моих двух верных горничных, Франческу и Стефанию, которым дарю пятьдесят тысяч лир. Эти деньги следует списать априори с моего счета.
7. Донну Лавинию Каччьяконти, которой оставляю усадьбу Фаттория-дель-Колле-ди-Трекуанда. Она любила эту землю, пожалуй, больше, чем я, и сделала эти виноградники усладой моей старости. Прошу Лавинию не отказывать в приюте моим потомкам, когда бы они ни захотели посетить Колле.
Вот и все, пожалуй, что я имею, хотя наверняка позабыл про какой-нибудь дом. Как говорил мой отец, «если ты знаешь точно про все свои богатства, тогда ты еще не богат».
Надеюсь, что вы хотя бы чуть-чуть оплакиваете мой уход и что вы все прилично оделись на поминки. Парадная одежда на похоронах есть непременный атрибут цивилизации, а кроме того, делает закат намного красивее.
Не знаю, долго ли еще, но до сей поры я жил, не испытывая особых сожалений. Может, о чем-нибудь и стоит поплакать, но для этого понадобится целая жизнь да еще и мужество в этом признаться. Другой же жизни, если соизволит Господь, не будет.
Эдуардо Мария Сала Дуньяни
Нотариус Гэби окончил чтение и сложил письмо, опустив увлажнившиеся глаза. Мой отец смотрел странно и безучастно, будто ожидал чего-то большего, нежели сорока процентов и кучи домов, о существовании которых он по большей части и не подозревал. Меня же немного трясло от такого позднего изъяснения в любви. Очевидно, дед в тот самый день как-то по-особенному проникся в отношении меня. Что же это, если не судьба? Дед решил написать завещание именно в день моего аттестата зрелости, и вот тебе достается как бы Караваджо. Несмотря на мою явную обескураженность, я был согласен с решением дедушки. Он был для меня намного ближе, чем для Пьера, карьериста и прагматика. Единственная вещь, которая всех озадачила — это передача фермы Фаттория-дель-Колле, потому что никто не понимал ее предназначения. То есть вообще-то все знали, что в последние десять лет, когда наступал сезон охоты и сбора винограда, дедушка регулярно отправлялся куда-то под Сиену. Папа один раз даже съездил на эту ферму и больше туда ни ногой. Я помню, видел какие-то фото у нас дома — и более ничего.