Стемнело, и мы, не сговариваясь, отошли в сумрак прибрежных утесов, освещенных тусклой луной. Во искупление всех своих мыслимых и немыслимых грехов я предпринял отчаянную попытку в эти немногие, но бесконечно долгие минуты доставить наслаждение своей девушке, прильнув устами к ее лону — только ей, забыв о себе, о своих трофеях и своем эгоизме. В этот момент Анита казалась игрушечной, жесткой и сладкой, счастливой и грустной, и девочкой и женщиной одновременно. И она ускользала от меня. Я не понимал ее реакций, я терялся и не знал, что делать, и я вдруг жутко оробел. Я неожиданно стал неловким, неуклюжим — так бывает, когда переполнен любовью. Действую, как робот и чувствую себя полным дураком. Может, это и есть высшее проявление чувств? Не знаю, догадалась ли об этом Анита. Она тяжело, прерывисто дышала. Я в тот момент понял, что нет на свете актрис талантливее, чем обычная женщина, и сомнения закрались в мое сердце.
Мне захотелось разорвать ниточку ее трусиков под платьем, я обожал это делать зубами, но Анита меня остановила. Не место и не время. А может, просто я не завелся как следует, у меня элементарно не хватило смелости.
Я поднял голову с ее колен и обнял крепко-крепко, не желая никуда отпускать. У меня не было ни слов, ни желания говорить. Меня охватила тоска, потому что я понял, что Анита не вернется. Понимание некоторых вещей приходит вдруг, внезапно. Луна, утесы, мое пылкое желание, блеск ее глаз и все такое… Я явственно осознал, что наше расставание неизбежно. Вот и все.
Я все испортил. И на данный момент иных вариантов не было.
— Видишь, Леон, наша с тобой история могла бы продолжаться — подарки друг другу, поцелуи на пляже. Но я больше не уверена, что все это мне нравится. Да, я знаю, это противоречит всему тому, что я тебе тут наговорила. Но если бы любовь имела смысл, с нашей жизнью было бы все ясно. В общем, что касается меня, то мне, кроме тебя, был бы никто не нужен. Знаешь, давай пойдем обратно в отель. Уже час, как меня ждут к ужину.
Это был удар милосердия.
— Значит, ты теперь с Беттегой…
— Джильберто здесь только на уик-энд. Ни больше и ни меньше. Жаль, что ему не удалось поговорить с тобой, хотя, может, ему и нечего было сказать. Я бы хотела, чтобы вы оставались друзьями. Я вот по-прежнему подруга и Марилу, и Эммы…
О, как я ее ненавидел! Откуда она узнала про Эмму, про Марилу? Кто ей мог рассказать? И потом, зачем рассказывать про плотские утехи? Ведь это только плоть, только тело, всегда готовое согрешить. Только в этом и состоит удовольствие, если только это не очередная иллюзия.
Я шел рядом с Анитой, за руку не держал, даже не касался, но смотрел, смотрел на нее неотрывно. В какое-то мгновение я не удержался и поправил свитерок, завязанный на ее плечах. Я был слишком уставшим, слишком подавлен, чтобы о чем-то просить Аниту. Я боялся, что случайное слово разрушит идиллию, в которой я ненадолго оказался.
Простились мы холодно, без объятий и поцелуев, больше того, я специально отошел на несколько шагов — чтобы уязвить ее, а может, надеясь, что она раскается и бросится ко мне. Ничего подобного.
Я проводил ее взглядом, потом вошел в казино и решил нажраться.
11
Ночь я провел в полицейском участке.
Не помню, сколько рому с кока-колой я выпил в том казино, оставил тысячи две на блек-джеке, чтобы, значит, впрыснуть адреналинчику, потом подцепил одну синьорину из тех, что сами к тебе клеятся. Во Франции почему-то эти девчонки обходятся намного дороже, чем где-либо. Наверное, я излишне расслабился, потому и зациклился на этой телке, и на бабки синьорина меня развела конкретно.
Из казино я вышел отжатый по самые не хочу. Я никому не был нужен. Я был никем и звать меня никак. Красивый проект, забытый в конструкторском бюро, милый костюмчик, который нравится всем, но идет в уценку. Мажор, которого общество осуждает и нисколечко не жалеет, ибо любые грехи можно простить своему ближнему, но только не богатство.
Тут мое внимание привлек длинный ряд зеркал на автомобилях, в которых отражалась моя злоба. Я размахнулся и разбил кулаком одно, потом следующее, потом еще и еще. Так я и шел по улице, расфигачивая зеркала одно за другим, наслаждаясь звоном битого стекла. Потом я начал пинать дверцы автомобилей. Машины были аккуратно запаркованы вдоль чистеньких домов, они ни в чем не были виноваты, только в том, что попались мне под руку, а больше никого, чтобы вздрючить, к счастью, не оказалось. Бетегга сейчас, наверное, с Анитой, сволочь… Я колотил, колотил все сильнее и сильнее и даже подумал, что вот не напрасно когда-то околачивал груши в Даунтауне.