Вот так я и оказался в автомобиле этого дяденьки, наполненного только салом и самим собой, не умеющим даже машину толком водить. «Мерседес» ему нужен только, чтобы задницу массировать, а так водитель он никакой, ибо водителем надо родиться, а на дороге сразу видно, кто знает, как вести себя за рулем, а кто — просто законченный кретин.
Матушка моя сегодня была в версии daily chic, будто направлялась в салон для покупки «Пинтуриккьо», а вовсе не в школу, на аукцион глиняных божьих коровок.
Голова моя болела, сердце плакало, а сам я был в неясной прострации, какой-то такой — весь мяконький, разобранный. Это из-за того, что накануне вечером раскумарился по полной. Остатки дури — в одну харю. Возможно, инициалы, вышитые на кармане моей рубашки, должны всем свидетельствовать о моей респектабельности. Но как прикажете казаться респектабельным, если на рубашке недвусмысленно вышито вензелями ЛСД, а мы едем в новое здание International School, и там нас ждут, и наготове британский акцент, неизбежно присутствующий в самых пафосных школах Милана.
Что касается меня, то и начальная, и средняя школа оставили после себя гадкое впечатление. Слишком много правил, на мой взгляд, да вдобавок правил со всяческими please. Однако для моей сестры Лолы — девочки с довольно средними умственными способностями — это было лучшее учебное заведение в городе. Это чувствовалось, когда она показывала мне, Пьеру, моей матери и своему отцу чистенькие и безупречные библиотеку и спортзал: видимо, Лола посещала его редко, поскольку сама была пухлой (мы в семье ее называли — tabeuf, пышечкой), интернет-класс и непременный theatre, в котором приличные семейства демонстрировали свое благородство отпрыскам. Изделия были разложены на огромной стеклянной столешнице. Тут же вертелся непременный «представитель СМИ», снимавший аукцион для школьного ежегодника.
Вовсе не потому, что ее слепила моя сестра, но все равно — ее божья коровка показалась мне самым отвратительным предметом из всех выставленных на этом школьном аукционе. Она и вправду была ужасна: даже старательно наложенная красная краска не спасала ситуацию. Да как же можно дорасти до семи с половиной лет, картавить и не уметь лепить из глины приличных божьих коровок?! Мне вдруг подумалось: как по-английски «глиняная божья коровка»? Надо будет поинтересоваться у отличницы.
Тем не менее это чудовищное изделие было выставлено на торги с первоначальной ценой — слушайте, слушайте — тысяча двести пятьдесят евро. Более того, моя мать вовсе не оказалась последней поднявшей руку — за творение Лолы билась Клэр де Сильва — старинная мамина приятельница по лицею, а по совместительству мама Эльзы, Лолиной соседки по парте, близкой (а куда денешься?) ее подружки. Де Сильва — это женщина, которая способна двинуть на Манхэттен, чтобы ей там впрыснули коллаген в кожу стопы, благодаря чему она сможет носить туфельки от Джимми Чу. Ну и каков результат? Чем старее становилась, тем больше походила на шлюху.
Бог мой, какой постыдный спектакль, и я в нем, блин, участвую. О, я аплодирую каждый раз, когда кто-нибудь побеждает в торгах, и таким образом еще один кирпич ложится в стену новой африканской школы. Хотя по-настоящему мои мозги не реагируют, глаза не видят. Я глупо и фальшиво улыбаюсь, как, впрочем, и окружающие, но ведь это школьное мероприятие, посвященное окончанию учебного года, и, скажите на милость, кто хоть раз в жизни такое не проходил? Братец мой Пьер тоже хорош, загипсован в летний костюм, туфли, по обыкновению, растоптаны, волосы не стрижены, не ухожены, полны перхоти.
— Увидишь Аниту сегодня вечером?
Что за дурацкий вопрос? Спроси меня, как у нее дела, где она, устраивает ли она вечеринку, но не спрашивай, увижу ли я ее сегодня вечером, братец мой милый, ты, что, сука, не видишь, какой у меня фейс?
— А в чем дело?
— Я слышал, как вы ругались вчера… Я так и не понял, из-за чего она так разгневалась в ванной, Ламенто тоже орал. Ты, может, чего-то не то и не там оставил?
— Да камешек. Камешек я там забыл.
— Ты оставил кокаин в ванной? Ты рехнулся? А если бы мама вошла?
— Мама в мою ванную никогда не заходит. Слишком далеко от ее комнаты… И потом, как она говорит, ей не нравится мыть руки, когда на нее смотрит Человек-Паук. Да, блин, я просто-напросто забыл это дело на столике. А Анита меня попросила, чтобы я кокс оставил там, где лежит, и что она бы хотела увидеть его завтра нетронутым на том же самом месте.
— Вот сука… Ну ты все это сразу же и выдул, так?
— Да нет, я где-то с часик держался… Потом, когда услышал, как ты уходишь, решил провести вечер в одиночестве. Купил бутылку рома, съездил на Корсо-Венеция, кино посмотрел, в общем развеялся.