Я подумал, что ничего так просто не происходит, и в эту безумную ночь на грани помешательства, когда даже мой папаша, кусок дерьма, оставил меня спокойно умирать, мне пришли явные знаки надежды, и от кого же? От кого я и не ожидал — от мексиканской женщины, которую я принимал за слабоумную, и от старика, ушедшего в мир иной несколько недель назад.
Я перечитал полные нежности слова дедушки, и мне вспомнилась последняя прогулка с ним, когда он советовал мне никогда не забывать о своей природе, о ребенке, который все еще живет у меня внутри. О его голосе, к которому я никогда не прислушивался, беспрестанно заглушая его ромом, лишь бы он замолчал. Слушать этот голос означало бы признаться кому-нибудь, что мне плохо, а такую роскошь я не мог себе позволить. Я был обязан быть счастливым. Мы все были счастливы, ведь именно этому нас учили, не так ли?
Я просидел весь день на террасе с завещанием в руках, будто это было послание с того света, хотя так ведь оно и было. Мне захотелось узнать как можно больше об этом человеке, которого я всегда боялся и уважал, но никогда не имел возможности понять как следует. Может, уже поздно, может, он и следов никаких не оставил, но впервые за два месяца — после скупых слов Маризелы — я услышал, как кто-то дает мне сердечный совет: «Прошу Лавинию не отказывать в приюте моим потомкам, когда бы они ни захотели посетить Колле».
Я отыскал на моем столе, заваленном нераспечатанными конвертами с приглашениями, письмо нотариуса Гэби, которое он приложил к завещанию, нашел телефон Фаттории-дель-Колле и позвонил. Донна Лавинья была на винограднике, и какой-то португалец или румын, я не очень хорошо понял, радостно ответил мне, что Сала Дуньяни всегда желанные гости в Колле.
— Мы разместим вас в комнате Грандуки, если не возражаете…
— В комнате Дуки?
— Нет, синьор, в комнате Грандуки[10]. Это комната muy bonita, señor. La mas bella[11]. Донна Лавинья будет счастлива познакомиться с вами… Она часто вспоминает доктора Эдуардо. Hasta mañaña[12].
— До свидания.
Будто разряд неведомой мне энергии пробил мое бренное тело. Мне нечего было терять. Не перед кем оправдываться. Никто меня нигде не ждал. Голос подсказывал мне, что надо ехать. Нет, это было вовсе не бегство, про бегство я все знал. Это было нечто иное, это чувство исходило откуда-то из области живота, подкрепляясь остатками памяти. А скорее всего это было просто отчаяние.
Не знаю, почему, но впервые меня охватило желание узнать для себя что-нибудь новое. Какое лицо, например, у этого румына? А может, у мексиканца, судя по акценту. Или даже испанца. Мне очень хотелось бы узнать мнение Маризелы по этому поводу. Второй раз за всю жизнь я вошел в гладильную комнату и попросил Маризелу помочь собрать мне чемодан. И она в нарушение всех правил обняла меня.
19
Разумеется, джи-пи-эс не сумел найти никакой Фаттории-дель-Колле.
По навигатору я сумел добраться только до Трекуандо, местечка, которое сильно мне напомнило городок из Dylan Dog, а дальше я конкретно подвис. Честно говоря, у меня и адреса-то точного не было, только название усадьбы да номер телефона, но я затеял очередную игру с фатумом — добраться до места, ни разу не используя мобильный телефон.
Я пару раз объехал городок по периметру, выискивая какой-нибудь проезд, чтобы просочиться в центр, но, возможно, центра просто не существовало. Помню только извилистые спуски и высокие стены, одинокие кипарисы и башню, в которую я каждый раз упирался на очередном круге. Пораспрашивал прохожих, но те немногие, к которым я обращался, никакого воодушевления у меня не вызвали. Чего они все так смотрят на меня, будто я зомби? Или они тоже тут все под кайфом? Или не слышали, как у «мадджолино» ревет мотор с прибамбасами?
Пришлось прибегнуть к статистике, и я остановился в единственном месте в мире, где можно на что-то рассчитывать: на бензоколонке. Очевидно, я был единственным, желающим получить информацию у «Петрол-Транс», но это меня даже забавляло. Я въехал на заправку, заглушил двигатель и стал ждать. Никто не выскочил обслужить меня, больше того, похоже, здесь ни одной живой души не было. Блин, только забастовки мне еще тут не хватало. Рядом располагался киоск с кладбищенскими цветочками: желтые маргаритки, гладиолусы и всякая разная петрушка, которую моя мать не желала видеть даже на садовых лужайках.