Моя зеленая футболка противно липла к груди, насекомые тоже начали проявлять внимание к свежему горожанину на поле. Рикардо же шагал, не обращая внимания на жару, ос и рыхлую землю. Время от времени он оборачивался, и я кивал ему. Неясный гул голосов становился все ближе и ближе, а для меня он звучал, словно освободительный гимн. Скоро, скоро я ее встречу, я ее очарую, я вновь обрету самоуважение, я задавлю эту тревогу, которая сжимает мне горло и от которой появляется нервный тик — подбородок дрожит или глаз дергается.
Наконец голоса стали отчетливо слышны, и мы увидели сборщиков: женщины и мужчины, разбитые по парам, иногда по трое, был одеты так, как и должно быть одетым крестьянам, то есть плохо. Выцветшие комбинезоны, потрепанные джинсы, футболки с автосервиса. Я порадовался тому, что на мне была майка с надписью I DRINK AT WORK, хотя они это вряд ли поймут.
Голоса мгновенно смолкли, будто в аудиторию с опозданием вошел строгий профессор, а ты предупредил его появление кашлем. Две девушки перестали срезать гроздья, поворотились к нам, уперев руки в бедра, и набросились на Рикардо:
— Долго же ты ходил за подмогой! — Это первая.
— Хватит ныть, Ванна… даже если он и поможет, все равно ряд не пройдете… — Это уже вторая.
— Они привели парня, чтобы складывать ящики?
Мужской голос через две шпалеры.
— О, кто это, племянник донны Лавинии?
Этот голос донесся я уже, не понял откуда.
— А, так это Грандукинчик…
Удар обухом по голове в финале.
Однако Рикардо быстро всех угомонил, произнеся на удивление серьезным тоном:
— Ребята, Леон — гость донны Лавинии, он пожелал посмотреть, как работают люди в деревне.
— Да понял я, что гость, и что?
— Ну, Арольдо, не выступай, пожалуйста… Леон никого из вас не знает… Я сейчас его проведу по рядам, а потом мы там в конце вас подождем, пока вы не закончите. Если Сестилио увидит, что я вас отвлекаю, он меня не похвалит!
Недовольное молчание было ответом на эту реплику. Рикардо, должно быть, пользовался привилегиями среди местных, в общем, имел преимущества, которых у сборщиков не было. Я же не видел и не слышал своей добычи. Ребята вновь принялись обирать ряды или, лучше сказать, «шпалеры», так они здесь назывались, я быстро приспособился к сельскохозяйственной терминологии. Жара стояла страшная, черт бы ее побрал, мои ноги парились в тяжелых ботинках. Я поволочился до первого попавшегося дерева. Вдвоем мы уселись на землю — о, видела бы меня сейчас моя мать — и стали наблюдать за странным движением далеких муравьев, за суетливостью и ловкостью их поэтичной работы. Немилосердное солнце стояло над грядой холмов Крете-Сенези.
— Джулию, должно быть, поставили в паре с Арольдо, он тут самый сильный… Он здесь уже лет двадцать работает.
— А почему именно с ним?
— Он самый опытный… а пары подбирают так, чтобы каждый мог друг друга компенсар. Если одна пара идет очень быстро, а другая, наоборот, слишком медленно, то это нехорошо, потому что шпалеры надо проходить с одной и той же скоростью, более или менее.
— По одному никто не работает?
— Нет, на винограднике в одиночку не работает никто. Если ты один, то идешь работать третьим к паре.
— А кто это решает, ты?
— Все решает Сестилио.
— КТО?
— Сестилио, бригадир… у него прозвище Спрут, потому что он всегда берет тебя за горло, если ты плохо работаешь. Он следит за работами, все организует, решает с донной Лавинией, по результатам анализов, с какого виноградника начинать сбор. Когда виноград созревает, нужно собрать его как можно быстрее.
Я задавал вопросы, не утруждая себя выслушиванием ответов, хотя и кивал добросовестно, когда бедняга Рикардо описывал мне работы, которые, возможно, ему доводилось когда-то выполнять. В этот момент с наиболее удаленной шпалеры началось движение: сначала появилась девчушка в компании со стариком, и они двинулись в нашу сторону, потом, потихоньку, как в мюзикле с танцами, стали выплывать другие пары, а потом уже трио уставших сборщиков. Было пять часов. Время Xanax для моей матушки, то есть портвейна. То есть время и для матушки, и для портвейна.