В винном цехе царила суматоха, но я ничего не понимал. Если мое внимание не пытаются привлечь взглядом — или словами — я мгновенно теряю интерес ко всем окружающим, хотя мне было жутко интересно узнать, что за процессы шли в этих огромных цилиндрах. Воздух был напитан ароматами, которые моя мать определила бы как «удивительные».
Виттория оторвала кусочек от прикнопленной таблички и медленно выписала на нем мои швейцарские паспортные данные плюс итальянский ИНН, ведь у меня было двойное гражданство, ну, вы знаете, как это. На тетке была розовая футболка, зеленый комбинезон и желтые резиновые сапоги — ни дать ни взять девочка Benetton. После вчерашней стычки мы оба остыли, пришли в себя и старались попусту не болтать.
Было уже почти девять. Мне было велено явиться на виноградники к восьми, но Сестилио, полагаю, смирится с тем, что при итальянской бюрократии задержки неизбежны. Проснулся я с некоторым усилием, слишком много вчера было вина да и супа тоже, но я поднялся, стараясь не думать о бегущей строчке «С добрым утром!», которая столько раз помогала мне выползти из кровати. Навязчивая мысль о кокаине вызывала тошноту, а голосок внутри исправно глушил мои потаенные порывы и метания даже раньше, чем я начинал говорить себе: «Помни, что случилось в последний раз».
— Секатор у тебя есть?
— Так точно, синьора.
— Перчатки?
— Так точно, синьора.
— Головной убор?
— Мне не нужен.
— Из обуви у тебя есть что-нибудь более подходящее?
— Я ношу только такие ботинки.
— Ты в курсе, что платят пять евро в час?
— Теперь да.
— Тогда зайдешь ко мне вечером, хорошо? Расскажешь, как там все… Сам отсюда до Подджоне доберешься?
— Доберусь, в крайнем случае включу навигатор.
Ну что я за дебил, как я мог такое лепетать? Должно быть, это все влияние International School. Я взглянул на Витторию глазами олененка Бемби, и она, как участливая мама, покинула свое королевство и проводила меня вверх по лестницам до машины. Я помахал ей на прощание и двинулся по проселку навстречу своему первому настоящему рабочему дню, если не считать недели обязательной военной службы, на которую каждый год призывает меня Швейцария.
Всегда найдется что-то, что изгадит твои добрые намерения, едва ты выйдешь из дома. Проселок оказался забит девчонками на мотоциклах, готовыми отправиться в очередной рейд. Боже, что за твари. Мадонна, я никогда прежде ничего подобного не видел. Возможно, они и не были лесбиянками, но я очень, очень желал, чтобы они все таковыми являлись. Я гудел, чтобы они дали мне проехать, а они послушно расступались, словно курицы, не удостаивая меня даже ругательством, самовлюбленные сволочи. Я гордо продрался через их толпу, скрывшись за очочками Ray-Ban, и тут уж поимел возможность заценить преимущества двигателя с прибамбасами, обдав девиц густыми клубами пыли. В общем, неплохо начался денек.
Наконец я увидел кучу запаркованных по обочинам малолитражек и понял, что доехал до начала виноградника, на котором мне предстояло поработать. Место, где Джулия в меня влюбится, ведь в телефильмах так оно всегда и происходит, верно? Я запарковал свою тачку в своем обычном стиле, то есть безобразно, поставил антиугон — с этими крестьянами надо держать ухо востро — и пошел, ориентируясь по голосам, так же, как в прошлый раз мы шли с Рикардо.
Пару раз я зашел явно не туда, но в конце концов голоса вывели меня на бригаду сборщиков. Склоненные над лозой спины, мокрые от пота волосы, ящики, расставленные вдоль шпалер. Я зашагал по плотной тракторной колее и направился к сборщикам. Они меня видели издалека, ни один из этих невежд не прервал работу, не выпрямился и не помахал мне рукой. Спрут Сестилио, как заправский командир взвода, мгновенно засек меня и подошел быстрыми шагами.
— Так, бездельник, почему опаздываем?
— Блин, да я битых два часа заполнял все эти бланки по страхованию.
— Ну ладно, за работу, пошевеливайся! А что, шляпы, панамы у тебя никакой нет?
— Нет… солнце меня не беспокоит.
Знаменитые последние слова.
Через полчаса у меня начались зрительные галлюцинации.
Сестилио определил меня «третьим» к двум пятидесятилетним женщинам, которых все назвали «Кесслерши» — как сестры, пожилые, светловолосые, и работать хотели только в паре друг с другом. Две сумасбродные тетки, которые, едва завидев меня, буквально онемели, будто мировая знаменитость приехала с визитом в развивающуюся страну. Сестилио приказал мне оставить сумку с водой — какой еще водой? — в начале шпалеры, а потом велел взять секатор, перчатки и повел за собой, чтобы показать, как срезают виноград. Я старался идти легко, расслабленно, выискивая взглядом Джулию, но за шпалерами ничего не было видно. Как примерный школьник, я внимательно наблюдал за действиями Сестилио — как он берет гроздь в руку, аккуратно срезает ее и кладет в ящик. С виду казалось несложно. Сестилио медленно срезал еще пару — в этот момент Кесслерши переглянулись — потом протянул секатор мне и велел попробовать, добавив, мол, «пальцы, смотри, осторожнее».