— Никогда не держи их перед секатором. Лучше не спеши, время не подгоняй, потому что важно не сколько ты винограда соберешь, а как. Срезай только здоровые грозди, хотя в этом году, слава богу, все вроде благополучно… В общем, если попадется гроздь с плесенью, не трогай ее… Если ягоды надкусаны кабанами, тоже не трогай.
— Кабанами?
— А ты что, думал, здесь ботанический сад? Лес совсем рядом, кабаны выходят, косули… Они шпалеры часто портят. Я бы их всех до одного перестрелял… Ладно, покажи, как у тебя получается, Грандукинчик.
Не знаю почему, но я разволновался. Мне вспомнилось, когда я первый раз без спросу сел за руль автомобиля и как я принимал участие в соревнованиях по лыжам в Сан-Морице. Адреналин, который чувствуешь при встрече с чем-то новым, возбуждающим — довольно редкое для меня ощущение. Я натянул перчатки, взял в правую руку секатор, левой захватил увесистую гроздь, быстро нащупал черешок и решительно обрезал. Все славно сработало, гроздь гулко упала на землю. Сестилио указал на ящик, куда мне следовало кидать срезанный виноград — «но старайся, чтобы они не падали» — и сделал знак продолжать.
Я захватил следующую гроздь — цак! — и прямехонько в ящик. Элементарно, Леон, элементарно. Мой диплом все-таки кое-что да значил.
Прямо передо мной Кесслерши двигались со скоростью света, передвигая время от времени ящик на пару метров вперед. Сестилио велел мне быть предельно внимательным — «бездельник» — и напомнил, чтобы я избегал становиться прямо напротив кого-нибудь из женщин, чтобы друг дружку ненароком не порезать. Это был его последний наказ, и он собрался идти подгонять остальных сборщиков. Оставаясь в одиночестве, я протянул, по своему обыкновению, руку на прощание — и эти две тетки буквально заржали мне в глаза.
— Сынок, ты не в городе, здесь мы к этим церемониям не привыкшие… Ты чего в Колле, на каникулы приехал?
— Ну, типа того… Приехал посмотреть, как у вас тут все… А вы что, здесь проездом?
— Вот идиотский вопрос.
— Неееееет, лучше! Мы поденщицы.
— Поденщицы… То есть?
— Поденщицы. Работаем как сезонные рабочие — виноград собираем, потом оливы, потом картошку, если есть… Работа временная, но мы не жалуемся. На протяжении года хоть какая-нибудь работа да найдется. А ты откуда, из Милана?
— Я швейцарец, но живу в Милане.
Вот идиотский ответ.
— Чем занимаешься? Работаешь, учишься?
— Камешки дроблю.
— В Беноччи-а-Петройо?
— Нет, я пошутил… Я инженер.
— Ни фига себе!
— Пардон?
— Нет, я хочу сказать, что ты, должно быть, большой умник, коли тебя отправили учиться на инженера… Бог знает на какие жертвы пришлось пойти твоим родителям…
Мне ничего не пришло на ум, что бы такого сказать в ответ, и я сделал вид, что абсолютно поглощен гроздьями. Между тем склон мало-помалу становился все круче. Мы прошли чуть за середину шпалеры, и ее конец мне казался недосягаемым горизонтом. Кесслерши неожиданно замолкли, вероятно, из-за моего присутствия, а вокруг нас стоял докучливый гул голосов, время от времени скрашиваемый колоритными фразами, пара заворотов по матушке, вчерашний вечерний телефильм, шуточки. Я пытался распознать голос Джулии — «чао-я-Джулия», — так она мне сказала, но в беспорядочном шуме и развязном смехе ничего не мог разобрать. В то же время я явственно ощущал, как солнце печет мою голову, а струйки пота заливают лоб. Но я держался, черт возьми, игра с фатумом, я держался. У одной грозди я никак не мог обнаружить стебель, и тут я взорвался проклятиями, выронив секатор на землю. Одна из Кесслерш прервала работу, проскользнула под проволокой на мою сторону шпалеры, подняла секатор и протянула мне:
— Леон, ты выронил.
— Ничего я не выронил.
— Выронил. Смотри, нужно делать вот так… Мало кто может распознать сразу, где у грозди черешок… Я-то сама сколько лет на сборе и до сих пор путаюсь. Перед тем как срезать гроздь, возьми ее в ладонь и пошевели снизу, вот так, увидишь, тебе будет легче найти место среза! Хотя иногда приходится срезать наудачу. Ну, если не получится, просто оставь, мы сами срежем.