— И получается вино?
— Скажем так, получается эскиз, набросок… Изготовление настоящего вина — это очень долгая история. Но сперва попробуй это… Ну, что ты уставился на свой стакан? Пей давай!
Раз, два, три, трак. Нехреновое оно, это сусло, совсем нет. Приятная сладость, но не приторная, такой здоровый, натуральный вкус, который бывает только у фруктов. Мне пришла в голову эта мысль, когда я одним глотком осушил бокал. Я воспрял и немедленно попросил повторить.
— Осторожней, Леон, а то тебя пронесет!
— Чего меня?
— Знаешь ли, сусло несколько слабит.
— У меня стальной кишечник. Меня прохватывает, только если я выпью лишнего или стакан апельсинового сока натощак.
— Как знаешь… Расскажи мне, как прошел день… Как там Джулия?
Виттория налила мне еще стаканчик этого нектара, а сама уселась возле меня на старый перевернутый таз.
У нее были длинные вьющиеся волосы, которые она стягивала на затылке, и из-за этого открывались морщины на лбу и на всем ее красивом лице. Лицо крестьянки, всю жизнь проработавшей под открытым небом, такое она производила впечатление, и тем не менее морщины ее совсем не портили, как Дуку, например. Хотя Виттория была женщиной не в моем вкусе, да и в годах заметных, все же в ней было нечто притягательное. Неотесанной простушкой ее назвать никак было нельзя. Она была женщиной из категории «быть», прямая, цельная, почти непреклонная. Возможно, это из-за моей клинической наивности, но неожиданно я проникся к ней полным доверием. Когда ты хочешь поговорить о своих проблемах, когда тебе плохо, когда занимаешься самоедством и переполнен жалостью к себе самому, благосклонный слушатель никогда не помешает.
Я рассказал ей о Джулии, будто передо мной сейчас сидел Стефан, прерывающимся от волнения голосом, с паузами, чтобы выплеснуть накопившееся возбуждение. Виттория сидела неподвижно и внимательно слушала мой рассказ о встрече на винограднике, а я выкладывал все искренне, будто на исповеди, первому встречному.
Несмотря на свой ужасный рюкзак, Джулия была небесным созданием: волосы цвета меди, невинный взор, чуть рельефный носик, высокая попка и веснушки на груди. И еще она читала «Дьяболик». Разумеется, я изо всех сил принялся развивать темы комикса (это в порядке вещей, особенно когда ты полон неясной тревоги) и в тщательно отслеживаемых паузах между затяжками пытался нащупать общие точки в данной материи. Джулия слегка оживилась, но это «слегка» для меня было дороже всего на свете.
— Мне очень нравятся Ева и Алтея, подруга Джинко. Они просто две дуры сумасшедшие, из-за любви могут что угодно сотворить. Я помню, когда они вдвоем убегали от одной банды… обалдеть. Ты читал эту серию?
— Нет.
— Прочти. Если у меня осталась, я тебе завтра принесу.
— …
— О чем ты думаешь?
Я окаменел. Мой рефлекс, заточенный под оценку девушек, вырубился. Я Джулию вообще не знал, но она никак не могла быть девушкой «быть». Ни даже «иметь». И уж совсем никак девушкой «на равных». Я не мог классифицировать ее. Она была просто девушкой, которую мне хотелось поцеловать. Если бы, следуя игре с фатумом, она предложила бы мне какую-нибудь из частей своего тела, то я выбрал бы губы, потому что когда кто-нибудь тебе по-настоящему нравится, то прежде всего тебе нужен поцелуй, а потом уже груди и все такое прочее. Поцелуй — это единственное слово, в котором содержится целый разговор.
Впервые в жизни на вопрос, о чем я думаю, я ответил правду:
— Я думал о том, нравится ли тебе Человек-Паук…
— Да меня от него просто тошнит!
— ???!!!
— Я и фильм смотрела, вконец разочаровалась… А что, тебе он нравится?
— Да нет, Джулия, это я так… Спросил из любопытства.
— Единственный супергерой, которого я люблю, — это Супермен! Он крутой любовник, правда?
— Ага.
Ну почему когда люди влюбляются, то становятся такими дураками, мягкими, покладистыми, и готовы говорить совершенно невозможные вещи, лишь бы угодить своей пассии? Это и вправду любовь, если люди так себя ведут? Это любовь. Для меня это любовь. Потому что, когда любишь, твой избранник становится единственным хранилищем истины, и ты обязан верить ему, просто доверять, потому что в эту секунду мозги отключаются, хотя мои-то в отключке уже бог знает сколько времени.
Я пересказал Виктории всю эту сцену вплоть до малейших деталей, а она слушала с искренним интересом. Я пытался передать ей все бушевавшие во мне чувства, а она не прерывала меня, хотя у нее было до хрена чего еще делать — дрожжи там какие-то или закваску заложить, фиг его знает.