Джулия обошла молчанием тему своего предполагаемого жениха, и это обстоятельство вселило в меня надежду. Она казалась достаточно умной девушкой, чтобы связываться с подобным парнем. Но я-то, я же был лучше этого ее солдата удачи? У меня никогда не возникало желания бросать вызов небесам, вернее, не возникало такого желания, когда я был трезвым. Н-да, военная жизнь чересчур сложна для меня, и потом, ведь там надо спать в общей казарме, а если кто-нибудь будет храпеть? Нет уж, по мне, так лучше стезя бездельника.
— Ты не против, если в благодарность за твой обед я приглашу тебя вечером на ужин?
— Сегодня вечером я должна помочь папе, а то он один не справится. Меня и так два дня не было, и знаешь еще что… В деревне про меня стали разное болтать. У нас ведь барре, и мы должны вести себя правильно… Но, знаешь, завтра, наверное, мы могли бы съесть по пицце в «Сирене», это там, в сторону Синалунги.
— А здесь нет какого-нибудь суши-бара?
— Знаешь, я японскую кухню не перевариваю.
— Или ресторанчик… Пиццу же мы съедим в два счета…
— С чего ты взял, что после пиццы мы сразу отправимся по домам?
Как женщины умеют подарить тебе с одной-единственной фразой целый мир? Эх, нет передо мной сейчас дорожки, чтобы нюхнуть как следует и перестать лепетать. К черту беспокойство, робость, страх потерпеть поражение или страх действовать, что для меня практически одно и то же. Чтобы не испортить впечатления, я съел и предложенные Джулией груши, после чего она взяла еще один пустой ящик, перевернула его и поставила рядом с моим.
— Ну-ка, ложись-ка… Ложись сюда, на ящики, и расскажи мне, что происходит вокруг.
— Зачем?
— Давай, ложись и рассказывай, что видишь.
Я составил ящики, вытер их бумажной салфеткой и растянулся сверху. Ни на что смотреть мне не хотелось, мне хотелось просто закрыть глаза и поспать, гудевшие ноги наконец-то обрели покой. Но Джулия настойчиво требовала от меня слов, и я принялся описывать все, что вижу вокруг, еще до конца не понимая смысла ее затеи.
— Вижу пчелу дурацкую, вон… ползает по грозди, ничего не замечает. Вижу дикие побеги… Это фемминелла…
— Откуда ты знаешь, что это фемминелла?
— Мне Кесслерши рассказали: от мелкой грозди вину порча!
— Молодец! Что еще?
— Вижу небо голубое, вижу дерево с маленькими листьями, похожее на оливу…
— Дуб, это дерево называется каменный дуб.
— Ну да, я так и сказал — вижу ветки дуба. Еще вижу проволоку, к которой подвязана лоза… Еще зеленые веревочки, которыми лоза к проволоке привязана.
— …
— Еще вижу маленькую паутинку, но без паука…
— …
— Вижу гроздь с плесенью…
— …
— Вижу листья сплетенные…
— …
— И еще краешком глаза вижу тебя…
— …
— Вот и все, что я увидел…
— А это кто?
— Это птичка, она только что прилетела! У нее красная головка, зеленые крылья и ярко-желтое брюшко.
— Неправда, птичка уже была! Короче, это зеленый дятел. Будто ее Уолт Дисней нарисовал, правда?
— Наверное.
— Ну все, поднимайся, а то сейчас придут остальные и начнут про нас невесть что придумывать.
Я встал и почувствовал себя сконфуженным еще больше.
— Скажи, зачем ты меня заставила все это делать?
— Я хотела показать тебе, как меняется реальность, если смотреть на нее с разных точек. Рассматривая мир из положения снизу, ты начнешь его больше ценить, потому что поймешь, насколько этот мир более сложен, чем мы. А мы ведь считаем себя хозяевами мира, в то время как мы здесь всего лишь гости. Мне это однажды объяснил мой дед у себя на винограднике.
— А при чем здесь пицца?
— При том. Потому что даже если ты кушаешь изысканные блюда, то это не значит, что ты получаешь больше удовольствия, или ты меньше скучаешь, или произведешь на кого-то впечатление. Знаешь ли, жизнь полна оттенков. Мы просто не умеем их видеть.
Господи боже ты мой, философия. Джулия оказалась самой настоящей девушкой «быть», с легким налетом коммунизма, дети цветов, peace and love и все такое. Если бы эти ее слова услышал Пьер, он бы немедленно надавал ей пинков под задницу, но я не таков. Я не стану ее гнобить. Напротив, девушка нравилась мне все больше и больше, даже когда она напрягала меня, рассказывая о своих светлых идеалах.
Я до смерти ненавидел этих виноградарей, когда наконец они пунктуально появились у шпалер со своими термосами с кофе и с такими глазами, будто наблюдали вся сцену в бинокль, да наплевать мне на них на всех. Нет, я, пожалуй, даже хотел бы иметь под рукой мобильник, чтобы немедленно рассказать про это on-line всем: и Стефану, и моему брату, и, почему бы нет, этой сволочи Беттеге.