— Прикольно…
— Я рада, что ты оценил… Итак, что же ты намерен делать: вернешься на виноградник или будешь время убивать и все?
— …
Зачем предлагать альтернативу тому, у кого аллергия к физическому труду? Зачем искушать его мыслью, что он может отлынивать от работы, потому что имеет какие-то права на все это? Мне удалось сдержаться и не высказать вслух все, что я думаю по этому поводу, несмотря на тон, которым мадам задала свой вопрос. Ко всему прочему, благодаря этой работе я впервые в жизни смог почувствовать себя для чего-то годным, и, уверяю вас, это невероятное ощущение. Представить себе, что вот этот виноград, собранный твоими руками, превратится в вино и окажется в бокале, на столе, за которым будут вестись изысканные беседы — о, эти фантазии мне весьма нравились, особенно если за столом окажутся хорошенькие киски.
— Вчера и сегодня у меня были неотложные дела… скажем так… личного характера. Но с завтрашнего дня я опять буду в бригаде.
— Отлично, потому что сегодня тебя вынужден был подменять Рикардо, а у него и без того в Колле много дел.
Ну уж мне-то известно, что за дела у Рикардо, капризуля ты наша, и я не удержался от улыбки. Мне, конечно, стало немного совестно, правда, лишь на секунду, что меня кто-то должен был подменить, но, с другой стороны, почему бы и Рикардо время от времени не потрудиться, а? Хотя нет, у него же было тяжелое прошлое, так что если жизнь тебе что-то дарит, то одновременно что-то и отнимает, короче, бесполезно делать какие-то обобщения.
Рикардо же делал все с таким невероятным обаянием, что его невозможно было не любить при любых обстоятельствах. Он, казалось, был настолько обласкан судьбой, что это проявлялось в каждом его жесте. Рикардо прямая моя противоположность, может быть, именно поэтому он мне так симпатичен.
Я задумался, как это донна Лавиния смогла перейти от такого мужчины, каким был мой дед, к такому зверенышу, как Рикардо. Должно быть, у них обоих было нечто общее. Может, мой дед тоже танцевал сальсу, только просто никто про это не знал? Может, это и был тот самый великий секрет, о котором дед решил умолчать в своем завещании? На меня нахлынула эйфория, а когда я приходил в такое необычное состояние, то слова начинали приобретать для меня новое значение, а здравый смысл сразу куда-то улетучивался за отсутствием в нем необходимости.
— Мой дед любил танцевать, правда, донна Лавиния?
— Что за вопрос?
— Ну, так, любопытство… может, ему нравились латиноамериканские танцы, а мы об этом и не знали.
— Нет, у него никогда не было такой склонности, даже намека. Твой дед любил иногда сесть, написать что-нибудь, и еще он очень любил охоту. На охоте он чувствовал себя мужчиной, воином, это его сильно воодушевляло. Я помню, как его распирало от гордости, когда они с моим мужем приносили в дом ценную добычу. А когда им случилось подстрелить бекаса, так это вообще был незабываемый день.
— Что за бекас?
— Редкая дичь для здешних мест. Это такая птица, живет в Северной Европе, а в ноябре прилетает сюда…
— А что в нем такого ценного?
— Его очень трудно подстрелить. И еще бекасов невозможно разводить, как тех же фазанов, например. Когда они добыли бекаса, они находились во владениях Танкреди в Буонконвенто… Несколько недель спустя граф пригласил всех нас в замок на ужин. Это был такой вечер… А потом, через несколько дней мой муж скончался в результате несчастного случая, о котором я тебе рассказывала.
За столом царила почти сакральная атмосфера, даже Рикардо перестал есть, дабы не мешать рассказу перестуком вилок. Мена время от времени заглядывала в столовую, чтобы узнать, не пора ли забирать пустые тарелки, но основное блюдо так и оставалось нетронутым.
Пасту мы доедали в молчании, ни один из нас троих не считал нужным что-либо добавлять к рассказу. Меня продолжало крутить, несмотря на хорошее настроение. Было какое-то дурное предчувствие, от которого кровь начинала стыть в жилах, ведь дед был единственным носителем нашей фамилии, которым я, бесспорно, мог гордиться. Дед был единственным, кто мог читать в моем сердце, в то время как остальные только и делали, что давили на меня, заставляя выполнять их тупые схемы. Оловянные солдатики в плену условностей. Похоже, даже донна Лавиния уловила мое замешательство, потому что в скором времени поднялась из-за стола, сказав, что у нее неожиданно разболелась спина и что ей срочно нужно пойти прилечь. Она извинилась и, перед тем как уйти, мягко положила руку мне на плечо.
Мы остались с Рикардо одни, у обоих было ощущение, будто мы вырвались наконец из-под родительской опеки. Или сбежали от бабушки. Мы налили бокалы до краев, улыбнулись друг другу, а потом со смаком выпили это вино, которое, как и мы сами, было самцом. Мена казалась теперь более спокойной, она быстренько принесла нам лапшу в розмарине, у которой был такой вкус, нечто космическое, хотя, может, я просто проголодался. Мы набросились на лапшу и, мягко говоря, схомячили ее в мгновение ока, а потом на столе моментально оказалась добавка. Кому в этот момент было так же хорошо, как мне? Ну, уж конечно, не моему брату. Он позвонил как раз тогда, когда я клал в свой кофе сахар — последняя, третья ложечка — и звонок, умеет выбрать момент.