Охотники за такой добычей изобрели механизм своеобразного рейдерства, воспользовавшись некоторыми особенностями Налогового кодекса и Закона о банкротстве. Идея проста и эффективна: главный кредитор, имеющий первенство над всеми остальными, — государство. Долги перед бюджетом взыскиваются прежде всего. А это значит, что налоговая служба, отодвинув в сторону всех прочих кредиторов, может в любой момент инициировать процесс введения процедуры банкротства. (Наконец, кодекс и закон исходят из того, что налоговые чиновники — априори кристально честные люди и государственники-патриоты до мозга костей.
В то же время налоговые территориальные органы — прямо- таки идеальные структуры для сбора информации и поиска будущих жертв. Сюда стекаются наиболее полные сведения о предприятиях, за которые любой рейдер не поскупится на щедрую взятку. И эти же структуры могут буквально растерзать намеченное в жертву предприятие.
Разорить же на законных основаниях сегодня можно едва ли не каждый объект ВПК. В 90-е годы под будущее РФ как страны с высокоразвитой индустрией заложили налоговую мину. Тогда государство, возможно, само того не желая, загоняло военно- промышленный комплекс в пропасть. Оно либо не давало никаких военных заказов, либо давало, но не платило за них ни гроша. При этом даже если никаких прибылей у заводчан и в помине не имелось, нужно было платить налоги на имущество, на землю, на строительство и ремонт дорог… На начисленные налоговые недоимки (платить-то было нечем!) накручивались пени и штрафы за просрочки. Да такие, что они сегодня в разы превышают основную сумму долга. То есть тысячи предприятий, важных для безопасности и самого будущего РФ, оказались под угрозой разорения. Ушлым захватчикам оставалось одно: толкнуть на понравившееся им предприятие налоговые органы, инициировать процесс банкротства и потом растерзать добычу.
По сведениям из компетентных источников, в начале 2000-х годов в Москве сложилось своеобразное сообщество коррумпированных чиновников, занятых теневым «банкротным» бизнесом. В то время «поляну» банкротств огородило под себя Минэкономразвития. А в Федеральной налоговой службе (ФНС) возникло Управление по урегулированию задолженности и обеспечению процедур банкротства. Члены чиновничьей «рейдерской группы» обитали в МЭРТ, и в ФНС, и в структуре других ведомств, образовав этакую неформальную сеть.
Обнаружив заманчивое оборонное предприятие, «сеть» получала о нем полную информацию (по каналам налоговиков), а через некоторое время на предприятии-жертве через арбитражный суд вводилось внешнее управление. Ничего трудного в такой операции нет: ведь практически все «оборонщики» задолжали бюджету.
А дальше развивалась вторая стадия комбинации. На предприятие назначали внешнего управляющего, оттирая от административных рычагов прежний менеджмент. Внешний управляющий происходил из негосударственной «саморегулируемой организации», входившей в неформальную^ «сеть». Внешний управляющий быстро доводил вверенное ему предприятие до окончательного банкротства. Далее следовало введение конкурсного управления, собрание кредиторов и распродажа имущества. В ходе распродажи «сеть» получала свое с помощью в общем-то нехитрых финансовых механизмов. Процесс был поставлен «на поток» и не давал осечек: предприятие, попав под банкротство, уже не выживало, хотя внешне все было абсолютно законно.
Если же прежние акционеры и менеджеры предприятия- жертвы начинали сопротивляться, в дело вступали сотрудники правоохранительных органов. На строптивых заводились уголовные дела, начинались обыски и выемки документов…
По имеющимся у нас сведениям, «сеть» существует и поныне.
Вот это, читатель, и есть развал. Не только «оборонки» и промышленности вообще, а развал расеянского социума, пораженного мародерством.
В феврале 2009 года М. Калашников беседовал с бывшим руководителем агентства из клебановского Миноборонпрома.
Он сообщил, что процесс утраты технологий в «оборонке» РФ принял обвальный характер.
— В 1999–2004 годах утрачивалось по полторы-две тысячи технологий ежегодно. Нам приносили толстые списки потерь. Уходили последние квалифицированные кадры, умирали уникальные специалисты. Разрушались уникальные, ключевые производства. Сейчас теряем технологии не с тем темпом, потому что уже успели многое потерять в предшествующие годы. Мы пробовали делать доклады в правительстве, на Совбезе, показывали, как пойдет процесс утраты возможности производить те или иные виды военной техники и вооружений. Но все без толку. Сейчас подходит новый процесс: вслед за утратой технологий начнут погибать научные школы. А вот это — страшнее всего, ибо на восстановление научных школ требуется по сорок — пятьдесят лет. У нас на производстве слишком многое держится на семидесяти-, а то и восьмидесятилетних дедах. Умрут они — и крышка. Замены им практически нет. Немудрено, что Минобороны всерьез намерено закупать импортные вооружения.