Вошел Артем, и Роза замолчала, лихо подмигнув Искре.
— Привет, — сказал он, не удивившись. — А сахару опять нет. Говорят, завтра в семнадцатом будут давать по два кило.
— Придется побегать, — без всякого огорчения заявила Роза, снова принимаясь гладить. — Мой парень — ужас какой сластена.
— Ну, чего там? — спросил Артем, раздевшись и расставив покупки.
— Все в порядке, завтра приходи в школу.
— «Разобралась в этом вопросе»! — с отвращением передразнил Артем кого–то очень знакомого. — Ну, болтуны. Вика ходит в школу?
— Ходит. Собрание через неделю. Может быть, удастся…
— Ничего не удастся, потому что всех сожрет Валендра. Уроков много задали?
Искра показала домашние задания, объяснила новое и ушла. В Артеме она была уверена: он все сделает, что решил, а решил он ни в коем случае не бросать дорогой его сердцу 9 «Б». Так думала Искра, а сам Артем во всем девятом видел одну Зиночку Коваленко.
Неделя была как неделя: списывали и подсказывали, отвечали и решали, сочиняли записки, обижались, назначали свидания, плакали тайком. Только Валентина Андроновна ни р.к.у не вызывала Вику, хотя Вика аккуратно готовила уроки и у других учителей отвечала на «отлично». Но это были все–таки мелочи, хотя класс все видел, все подмечал, делал свои выводы, и если бы об этих выводах узнала классная руководительница, то, вероятно, сочла бы за благо своевременно перейти в другую школу.
— Стерва, — определил Ландыс.
— Так о старших не говорят! — взвилась Искра.
— Я не о старших. Я о Валендре.
Артем получил взбучку от директора, посопел, повздыхал и уселся на привычное место рядом с Жоркой. А в субботу после уроков Вика предложила:
— Давайте с осенью попрощаемся. Все удивились, но не предложению, а тому, что оно исходило от Вики. И обрадовались.
— В лес! — крикнула Зиночка.
— На речку! — требовал Ландыс.
— В Сосновку! — сказала Вика. — Там и лес и речка.
— В Сосновку! — подхватил Жорка, мгновенно перестроившись.
— А там есть магазин или столовая? — спросила Искра.
— Я все купила. Хлеб возьмем утром, а поезд в девять сорок.
Сосновка была близко: они даже не успели допеть любимых песен. Спрыгнули на низкую платформу и притихли, пораженные прозрачной тишиной.
— Куда пойдем? — спросил Валька Александров: по жребию ему досталась корзина с харчами, и он был заинтересован в маршруте.
— За дачным поселком лес, а за ним речка, — объяснила Вика.
— Ты бывала здесь? — спросила Лена.
Вика молча двинулась вперед, за нею — Ландыс. Она оглянулась, кивнула, тогда он догнал ее и пошел рядом. Свернули в переулок, вышли на тихую заросшую улицу. Заколоченные дачи тянулись по сторонам.
— Быстро дачники свернулись, — сказал Жорка: его мучило молчание.
— Да, — односложно подтвердила Вика.
— Я бы здесь до зимы жил. Здесь хорошо.
— Хорошо.
— В речке купаются?
— Сейчас холодно.,
— Нет, я вообще.
— Там купальня была. — Вика остановилась, подождала, пока подойдут остальные, и сказала, обращаясь преимущественно к Искре: — Вот наша дача.
Они стояли возле маленького аккуратненького домика, недавно выкрашенного в веселую голубую краску.
— Красивая, — протянула Зина.
— Папа сам красил. Он любил веселые цвета.
— А сейчас… — начала Искра и замолчала.
— Сейчас все опечатано, — спокойно договорила Вика. — Я хотела кое–что взять из своих вещей, но мне не позволили.
— Пошли, — буркнул Артем. — Чего глядеть–то? Шли по заросшему лесу, шуршали листвой и молчали то ли от осеннего безмолвия, то ли еще неся в себе дачу, в которой оставалось навсегда прошлое их подруги. И рядом с этим опечатанным прошлым не хотелось разговаривать.
Вика вывела к речке — пустой и грустной, с затонувшими кувшинками. Ребята развели костер, и, когда затрещал он, разбрасывая искры, все облегченно заговорили и заулыбались, точно огонь высветил этот задумчивый осенний день из сумрака недавнего прошлого. Девочки принялись возиться с едой, а Вика, присев у корзины, надолго задумалась. Потом вдруг поднялась, оглянулась на Ландыса:
— Ты очень занят?
— Я? Нет, что ты! У нас Артем главный по кострам.
— Хочешь, я покажу тебе одно место?
Пошла вдоль берега, а Жорка шел сзади, не решаясь заговорить. Остановились над крутым песчаным обрывом; куст шиповника навис над ним, уронив унизанные красными ягодами плети.
— Я любила читать здесь.
Села. опустив ноги в обрыв. Жорка постоял, отошел к шиповнику, стал обрывать ягоды.
— Не надо. Пусть висят, красиво. Их потом птицы склюют.
— Склюют, — согласился Ландыс. Посмотрел на сорванные ягоды, хотел выбросить, но, подумав, спрятал в карман.
— Сядь. Рядом сядь, что ты за спиной бродишь? Жорка поспешно сел, и они опять надолго замолчали. Он изредка поглядывал на нее, хотел пересесть поближе, но так и не решился.
— Ландыш, — вдруг тихо сказал Вика. — Ты любишь меня, Ландыш?
Так и спросила: «Любишь?» Не «Я нравлюсь тебе?», как было принято спрашивать, а — «Ты любишь меня?». Как взрослая.
Жорка глубоко вздохнул, шевельнул губами и кивнул, глядя строго перед собой: теперь он боялся смотреть в ее сторону.
— Ты долго будешь любить меня? Ландыс хотел сказать, что всю жизнь, но опять не смог и опять кивнул. А потом добавил:
— Очень.
Голос у пего был хриплый, да и губы что–то плохо слушались.
— Спасибо тебе. Поцелуй меня, Ландыш. Он торопливо перебрался поближе, склонился, прижался губами к ее щеке и замер.
— И обними. Пожалуйста, обними меня покрепче. Но Жорка не умел ни целоваться, ни обниматься: юность — всегда борьба желаний со страхом, и страх был пока непреодолим ни для него, ни для Вики. Он сграбастал ее двумя руками — неуклюже, за плечи, — прижал, осторожно целуя что подвертывалось: то щеку, то случайную прядку, то маленькое ухо. Вика приникла к нему, по–прежнему глядя вдаль, за речку, и так они сидели, пока издали не закричал Валька:
— Вика, Жорка, где вы там? Кушать подано! Ели докторский хлеб с молоком, пекли картошку, что принес предусмотрительный Артем, пили ситро: на каждого досталось по бутылке. Потом пели песни, беспричинно смеялись. Пашка ходил на руках, а Артем и Валька прыгали через костер. И Вика пела и смеялась, а Жорка все время ловил ее взгляд. Она улыбалась ему, но больше к обрыву не позвала.
Вернулись в темноте и поэтому прощались торопливо, уже на вокзале.
— Завтра понедельник, — со значением сказала Искра.
— Я знаю, — кивнула Вика.
Они держали друг друга за руки и, как всегда, не решались поцеловаться.
— Может быть, я не приду на уроки, — помолчав, произнесла Вика. — Но ты не волнуйся, все будет как надо.
— Значит, на собрании ты будешь?
Искре очень не хотелось уточнять, хотелось избежать упоминания о завтрашнем собрании, но Вика, как ей показалось, что–то недоговаривала. Пришлось проявить характер и спросить в лоб.
— Да, да, конечно.
— Вика, ждем! — крикнула Лена. Они с Пашкой стояли поодаль.
Вика еще раз крепко сжала руку Искры и ушла, не оглянувшись. А Искре вдруг очень захотелось, чтобы Вика оглянулась, и она долго смотрела ей вслед.
У дома ее опять ждал Сашка Стамескин.
— Значит, не взяли меня, — с обидой констатировал он. — Лишний я в вашей компании.
— Да, лишний, — сухо подтвердила Искра. — Нас приглашала Вика.
— Ну и что? Лес не Вике принадлежит.
Что–то разладилось у них после того разговора у подъезда. Искре было не по себе от этого разлада, она много думала о нем, но, думая, не могла забыть Сашкиных слов, что устраивал его на завод сам Люберецкий. И в этих словах ей чудилась какая–то трусливая интонация.
— Тебе хотелось поехать с Викой?
— Мне хотелось поехать с тобой! — резко отрубил Сашка. От этой резкости Искра сразу потеплела: уж очень искренне звучали слова. Тронула за руку:
— Не сердись, пожалуйста, просто я не подумала вовремя. Сашка сопел уже по инерции. Он добрел на глазах. Искра чувствовала это.