В тот день было всего три пары, и народу в трамвае номер тридцать семь, идущем до «Бауманской», оказалось немного. Варя заплатила кондуктору тридцать копеек, заняла свободное местечко у окна и стала смотреть на убегающую панораму Красноказарменной улицы. Почти сразу рядом плюхнулся взрослый мужчина – ну как взрослый, лет двадцати семи. Чем-то он показался ей смутно знакомым. Где-то, ей припомнилось, она его уже видела; может, не в этой жизни, а в будущем? Но как подобное могло произойти? А мужик поглядывал на нее искоса и улыбался. «Как бы не стал клеиться», – с досадой подумала Варя. Но тот, конечно же, стал. Притом необычно.
– Без мобильника непривычно, да? – участливо спросил он Варю, отвернувшуюся к окну.
До девушки несколько секунд доходил вопрос, а потом в голове пронеслись десятки мыслей. «Мобильник» – она не ослышалась? Кто здесь, в Москве-1959, знает, что такое мобильник? Только она да Данилов. Но они с Алешей договорились, что никому не выдадут: она – тоже попаданец, пришелец из будущего. Значит, вихрем подумалось, его в заключении пытали – и ему пришлось о ней рассказать. И вот теперь – спецслужбисты пришли арестовывать и ее тоже.
Чтобы потянуть время, Варя холодно проговорила:
– Вы о чем? Не понимаю.
Она искоса посмотрела на соседа: молодой человек, хорошо одетый, в костюмчике и, как принято тут даже в теплую погоду, в шляпе. Что-то неуловимо знакомое почудилось ей в его лице, на кого-то он был похож.
– Не напрягайся ты так, Варя, – со смешком добавил мужчина. – Это я, полковник Петренко. Точнее сказать: я сейчас в теле моего отца, Петренко Александра Тимофеевича. Ты знаешь, как это работает. Теперь я тоже здесь, с вами.
Трамвай остановился на очередной остановке. Мужчина схватил девушку, повлек к дверям, выскочил первый и подал ей, как джентльмен, руку. Она покорно за ним следовала, за этим, как он сказал, «полковником Петренко». А он приобнял ее и потащил в сторону Лефортовского парка – как раз они выпрыгнули на остановке, четвертой от института.
– Пойдем, Варечка, поговорим на просторе, чтобы никто не слыхивал нас. Ведь кто услышит – сразу очумеет.
В старинном парке людей и впрямь оказалось мало, лишь какая-то парочка, обалдевшая от любви и друг от дружки, да мамаша со смешной старомодной коляской. Шла середина апреля, но установилась невиданная для столицы жара, и несмотря на то, что до майских праздников оставалось еще две недели, деревца уже покрылись легким изумрудным пухом.
– Да, моя дорогая, – продолжил Петренко, – я последовал сюда за вами, в пятьдесят девятый. Но не по велению сердца, как некоторые, и не сбежавшую любовь преследую – я тут нахожусь на спецзадании. И хочу тебя обрадовать, что ты отныне поступаешь в мое распоряжение. А как ты хотела? Ты – капитан, я по-прежнему полковник. И тело твое настоящее в двадцать первом веке содержится в целости и сохранности. Как и тело твоего любовничка Данилова. Оба вы там, у нас, в двадцатых годах двадцать первого века, пребываете в глубокой коме. Страшно подумать, сколько государство сил и средств уже израсходовало, чтобы ваши бренные оболочки в относительном порядке содержать. Но вы ведь с Даниловым желаете, наверное, когда-нибудь в них вернуться? Не отвечай, вижу, что хочется – этот Советский Союз образца пятьдесят девятого года надоел тебе хуже горькой редьки. Так вот, доложу тебе: благодаря напряженной работе наших ученых и, не буду скрывать, средствам олигарха Корюкина появилась возможность, чтобы и ты, и твой хахаль туда, в свои тела, домой, вернулись. Как и я сам за вами надеюсь последовать, конечно. Не стану тебе рассказывать физику или химию процесса – сам не до конца понимаю, – но возможность такая появилась. Но для начала нам с тобой придется здесь немножко поработать.
– Поработать? В каком смысле?
– Пошлифовать историю. Подрихтовать ее. Привести к новому знаменателю.
– Что вы имеете в виду?
– То самое и имею. То, как развивалась наша страна в последние шестьдесят-семьдесят лет, очень многих в начале двадцать первого века не устраивает. Посему принято решение, на самом высоком уровне, кардинально изменить историю России.
– А что не так?
– В то время как ты дезертировала в прошлое, у нас там, в двадцать первом веке, очень неприятные вещи происходят. Ужасные, можно сказать.
– Что? Атомная война?
– Слава богу, нет. Хотя в каком-то смысле – хуже.
– Что?!
– Для начала: на Земле разразилась страшная эпидемия. Называется коронавирус или ковид-девятнадцать. Сначала ей внимания не придали: вроде обычный грипп, как бывали разновидности, типа птичьего или свиного, но только он может от человека к человеку передаваться. Грипп оказался очень заразный. Пошел из Китая и довольно быстро распространился по всему свету. И главное, что его отличает: высокая смертность. Легкие у больного просто превращаются в труху. Десятки миллионов заболевших по всему миру. У нас в России – миллионы. И дело на том не останавливается. Сначала всех просто на карантин посадили: сидите дома и не выходите никуда. Потом видят: экономике трындец приходит. Да и вакцина вроде появилась. Но все равно по стране ежесуточно по двадцать тысяч новых заражений все равно происходило. А потом вдруг вирус мутировал, и появился новый ковид – двадцать один. Летальность от него была низкой, однако люди страдали тяжело и долго, несколько месяцев. Почти все выздоравливали, однако ускорить поправку никакие лекарства, ни антибиотики, ни антималярийные препараты, ни вакцины не помогали. Температура держалась несколько месяцев, по всему телу – язвы и страшная боль – везде. Словом, все в точности как в Откровении Иоанна предсказано: «Из дыма на землю вышла саранча; ей была дана та же власть, что дана на земле скорпионам… И не было ей позволено убивать их, а только мучить в течение пяти месяцев… В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее, они будут жаждать смерти, но бежит от них смерть»[8]. Да, и еще: та болезнь оказалась чрезвычайно заразная, и если заболевал кто-то в семье или в коллективе – гарантированно поражала всех ближних.
8
Откровение Иоанна. 9:3–6, здесь и далее в современном русском переводе Российского библейского общества.