Однако вскоре командир "Корейца" думал только о том, как бы побыстрее добраться до Находки, и молил всех богов и святых (начиная с Перуна и кончая Николойугодником), чтобы в воздухе не появились китайские истребителибомбардировщики – на великодушие "новых чингизидов" Беляков не рассчитывал. И ещё – чтобы дожил до берегового госпиталя тяжело раненый Чебрецов, лежавший без сознания в крошечной командирской каюте.
…Японский адмирал допустил ошибку, сблизившись с "Варягом" на убийственно короткую дистанцию в расчёте на красочный спектакль под названием "Капитуляция в море". Японцы помнили, что когдато в этих водах русские корабли сдавались в плен, но забыли, что одни корабли спускали флаги, а другие дрались до последнего снаряда…
– Князь Алексей – предатель.
Морской воевода, командующий подводным флотом Камчатского княжества, сделал паузу, словно очищая рот от ядовитой горечи, которой было пропитано слово "предатель". Командиры атомных крейсеров – ударной силы флота – молчали. Одно дело недовольство князем, давно копившееся среди воевод, и совсем другое – высказанное вслух (пусть даже в тесном кругу) открытое обвинение властителя Камчатки в предательстве. Да, Алексей уже несколько лет уклонялся от предложений Константина объединить два их княжества в одно, попутно поставив по стойке "смирно" мелких князей вроде сахалинского или магаданского, хотя интеграция всех княжеств Дальнего Востока в единую державу назрела и перед лицом растущей угрозы со стороны Поднебесной Империи была уже просто необходимой. Однако такие действия "камчатской лисы" не подпадали под категорию "предательство": Алексей обоснованно полагал, что в объединённом княжестве власть достанется хозяину Приморья – Константин была куда более энергичен, и главное – пользовался куда большим авторитетом и среди военачальников, и среди простого люда. Единственным козырем камчатского князя были ядерные ракеты подводных атомоходов, и Алексей пользовался этим козырем, упорно "не замечая" жестов доброй воли со стороны Константина вроде безвозмездного принятия на ремонт АПЛ "Самара" или перегона на Камчатку нескольких дальних противолодочных самолётов "Ту142" взамен пришедших в негодность древних "Ил38".
– Алексей – предатель, – повторил адмирал. – Константин просил его о помощи, но наш князь не соизволил её оказать.
Командиры боевых кораблей, прибывшие по приказу воеводы, быстро переглянулись – это было уже серьёзнее.
– Константин мёртв, – продолжал командующий. – Владивосток захвачен ханьцами, Хабаровск окружён, бои идут на подступах к Комсомольску. Самураи уже высадились на Сахалине и готовят десант на Курилы. Очередь дойдёт и до нас – это очевидно.
– Ну, нас им так легко не взять, – уверено произнёс один из командиров. – На моём "Петропавловске" пятьдесят две термоядерные боеголовки калибром от ста до четырёхсот пятидесяти килотонн: мы "поднебесным" такую Хиросиму с Нагасакой устроим – мало не покажется.
– Мало иметь оружие, нужно иметь решимость его применить. А вот как раз с этимто большая проблема… – адмирал тяжело вздохнул. – Я ещё не всё сказал. Князь Алексей на днях тайно встречался с одним японским дипломатом, хотя дипломат из этого самурая такой же, как из меня балерина. Не будет ни Хиросимы, ни Нагасаки – наш князь готов признать себя вассалом Японии, оставаясь при этом властителем Камчатки. А в подтверждение своей верности микадо он намерен передать ему весь наш флот в неповреждённом состоянии. Вот так. Сведения достоверны: у меня есть запись этого разговора. Князь Алексей – предатель.
– Камень на шею, и в воду, – прогудел плечистый командир "Томска". – Авачинская губа – она широкая, места хватит. Выберем другого князя, и покажем богдыхану с микадой большой и толстый.
– Не такто это просто, – с сомнением в голосе произнёс командир "Челябинска". – У Алексея сторонников не меньше, чем противников. Хитёр, ничего не скажешь: как есть лиса. Хотя попробовать можно…
– Затевать усобицу, когда враг у ворот, – последнее дело, – остудил их адмирал. – Да и поздно уже. С падением Приморья судьба наша решена – Камчатке в одиночку не выжить. Устоятьто мы устоим, оружием нас не возьмёшь, но что дальше? Окраина мы – ни заводов, ни сельского хозяйства толкового. Объединяться надо было с приморцами, вместе мы были бы силой. Алексей крутил хвостом, а я ему верил, старый я дурак, – думал, само рассосётся. Вот и дождался…
– Так что же теперь, сдавать наши корабли японцам? – сердито засопел командир "Магадана". – Или топиться прямо в бухте, чтобы потом посмотреть, как самураи повесят князя Алексея на первой подходящей березе? Мало в том радости, воевода…
– Зачем же топиться? – адмирал слегка улыбнулся (впервые за всё время разговора). – Пойдём в море – в дальний поход. Лодкито наши по военному времени в полной боевой.
– Куда? – недоумённо спросил командир "Кашалота". – И зачем?
– На север. Тем же путём, каким не раз приходили сюда, только в обратную сторону. Думаю, князь Александр Холодный примет нас под крыло. А зачем пойдём – затем, что там, за Уралом, – русская земля, и наши корабли очень ей пригодятся. Придёт время, и мы – а не мы, так сыны наши, – сюда вернёмся, и проводим гостей незваных пинком под зад. Вот такое моё слово, капитаны.
– Накроют нас в Чукотском море, как пескарей в луже, – задумчиво проговорил один из офицеров. – Мелкое оно, это море.
– Лужа эта сверху ледком подёрнута, – возразил командующий, – пескарей в ней не разглядишь. И некому нас там накрывать – не те времена. А что до риска – на то мы и люди военные. Но топить самим, а тем более сдавать врагу исправные боевые корабли никак нельзя – это преступление воинское. Командир "Варяга" это хорошо знал.
– Семьи…
– Что семьи?
– У многих офицеров здесь семьи, воевода, – командир "Петропавловска" взялся за краешек стола, и адмирал видел, как у него побелели костяшки пальцев. – Что будет с ними? Как бы не отыгрались на них самураи за то, что мы увели у них изпод носа атомные лодки. И как люди пойдут в море, зная, что расстаются с жёнами навсегда, да ещё оставляют их на милость врага?
Воцарилось тяжёлое молчание.
– Думал я об этом, – спокойно сказал командующий. – Семьи отправим самолётами в Анадырь – есть такая возможность, летуны из Елизово не откажут. А оттуда через Певек и Тикси – на Мурманск. Долетят: так далеко на север пилоты богдыхана не забираются. Там уже владения сибирских князей, а с ними ссориться ханьцам не с руки. А жён помоложе, тех возьмём на борт, я не возражаю. И мужьям веселее будет, – адмирал снова улыбнулся.
– Опасное дело… А ну как с боем прорываться придётся?
– Настоящая жена, – веско возразил воевода, – пойдёт за мужем не только под воду, но и в огонь. И последнее: сомневающихся моряков заменим – у нас половина субмарин на приколе, какая по ветхости, какая разоружёна, какая город греет реакторами. В море пойдут только добровольцы, даже если будет некомплект, – ясен приказ? Всё, товарищи офицеры, дискуссия закончена. Времени у нас в обрез: на всё про всё двадцать четыре часа.
Из бухты Крашенинникова вышли на прорыв пять атомоходов – это было всё, что осталось от некогда мощной подводной эскадры Камчатской флотилии разнородных сил. Первой из Авачинской губы выскользнула многоцелевая АПЛ "Кашалот" – выскользнула, и тут же погрузилась, ушла на перископную глубину, чутко вслушиваясь акустикой в шумы моря. За ней последовал подводный крейсер "Томск", несущий на борту двадцать четыре крылатые ракеты "гранит". Третьим вышел стратегический ракетоносец "ПетропавловскКамчатский" – ветеран флота, последний "кальмар" русского флота, отслуживший полвека. Многие сомневались, стоит ли "старику" идти в поход – его однотипный собрат "Георгий Победоносец" давно уже использовался как плавучая атомная электростанция, а все прочие их ровесники окончили жизнь под газовыми резаками у разделочных пирсов. Но воевода был непреклонен: ядерные боеголовки "Петропавловска" были слишком грозной силой, чтобы ею пренебрегать. И словно желая доказать всем – и самому себе, – что старый конь борозды не испортит, командующий сам пошёл на "Петропавловске", сделав его флагманом эскадры прорыва. За "Петропавловском" шёл крейсер "Челябинск", а замыкала строй многоцелевая субмарина "Магадан", родная сестра "Кашалота". Не хватало "Самары", взорванной на верфи в Большом Камне, и пришлось оставить крейсер "Иркутск" – корабль был не на ходу, и его должны были затопить на внешнем рейде, предварительно подорвав механизмы. Ещё пять камчатских атомоходов боевой ценности уже не имели, доживая свой век у отстойных причалов, однако морской воевода приказал затопить и их, чтобы не тешить самураев даже символическими трофеями.