— Из-за тебя! Из-за тебя все… Что б тебя. Пиявка! Ты — пиявка! Не было бы ничего, но ты…
В его криках что-то звериное. Эктор возбужден. Глаза его застилает странная дымка, и глядя на эту ярость, Силва впервые пугается. Эктор проклинает. Поминает последними словами. Снова они сцепляются. Рвется рукав белоснежной рубашки. Слезы душат несчастного Силву, и он, оскорбленный до глубины души, толкает Эктора от себя. Неловко тот заваливается назад. Повисает словно жердь весов на парапете и, сверкнув каблуком ботинка, исчезает.
Силва безмолвен. Несколько секунд он просто смотрит перед собой, думая, что просто ослеп или… Или. Спешно Силва бросается к парапету. Там внизу, маленькой точкой белеет молочный свитер вымазанный темным кровавым пятном. Силва кричит. Кричит раненным зверем и складывается пополам. У парапета он рвет на себе волосы. Бьет по лбу, обезумев в мгновение. Что-то рвется внутри него по частям.
В небе появляется точка. Маленькая, но точка растет. Возникший из неоткуда гул перекрывает собой и автомобили, и хор людей. Воздух ревет как пароход. Сотрясается земля. Силва поднимается на ноги. Рот его широко раскрыт словно театральная маска трагедии. Он плачет и сквозь слезы смотрит вниз на смешавшееся с кровью молоко. Он все еще чувствует запах корицы, чистый и пряный. Быстро Силва перешагивает парапет. Держится за перила, а, разжав ладони, широко раскрывает руки словно стоящий вдалеке Спаситель. Шаг.
По небу ползет Смерть. Она оставляет за собой длинный след. Тонкий на конце, широкий у основания, словно лезвие косы. Смерть отражается в зеркальных окнах и в луже крови, соединившейся воедино.
И в Смерти той они наконец-то вместе.
========== Неестественный отбор ==========
***
Колыхаясь на волнах, белоснежный катер вез Адама Саммерса подальше от берега. Мерцал подсвеченными крышами оперный театр — гордость Сиднея. Днем он напоминал Адаму фигурку оригами. Того же журавлика, но без головы, а вечером испещренные пещерами горы. Какая странная метаморфоза. Лишь стоило посмотреть в другом свете.
Ветер едва не вырвал у него приглашение из рук, и перепуганный Адам вцепился в кусок бумаги, словно от него все зависело. Едва помял. Саммерс понадеялся, что это ни на что не повлияет и невольно посмотрел на бумажку, за которую так цеплялся. Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой — гласила выписанная каллиграфическим почерком фраза. Он гуглил. Это «Фауст», Гете. Увы, столь ценная информация нисколько не раскрывала всю ту таинственность, окружавшую приглашение и иже с ним. На обороте стояла не менее загадочная надпись, отдававшая религиозным бредом — Спасение в твоих руках.
Едва по новостям объявили о точной дате падения Всадников, Адаму позвонили по телефону с неизвестного номера. Приятный женский голос пригласил его пройти тест. Адам счел бы это за подозрительную аферу, но приглашали в один из дорогих отелей Сиднея. Обещали заплатить денег, и ведь ему и вправду выплатили пятьсот австралийских долларов только за то, что он потыкал карандашом в бумажку и поговорил с психологами. Ах да. У него взяли какие-то анализы. Кровь в том числе, но Адам все равно счел это хорошей подработкой перед самым концом. Разве нет? Спустя месяц ему позвонили в дверь. Смугло-желтая рука протянула ему кремовый конверт. Вежливо курьер пригласил Адама к мистеру Ниманду. Почему-то мистер Ниманд счел достойным именно Адама Саммерса. Для чего? Как всегда загадка. Курьер попросил записать дату и время. Многозначительно он сказал что-то вроде «от этого зависит ваша жизнь», и ушел, попросив никому не распространяться о случившемся.
От курьера веяло тайной и дороговизной. Манжеты рубашки сверкали настолько ярко, что у Адама рябило в глазах. Мерцали украшенные черными обсидианами запонки, и, поддавшись странному предчувствию, Адам Саммерс согласился без оглядки. Спасение в твоих руках, перечитал он несколько раз надпись на обороте.
Мир сходил с ума. Из-за метеоритов. Сложно было не поддаться панике. Все чувствовали неумолимое приближение конца, и каждый дурел по-своему. Странная фраза почему-то зацепила Адама. Задела странную струну, а он и отозвался. Колючие от готического шрифта слова напоминали выжимку из речи какого-нибудь пастора, церковную бредню в духе последних месяцев. Верующие по всему миру твердили о каре господней, и это приглашение могло оказаться каким-то фарсом вроде последней литургии, однако… Уж слишком дорого и загадочно все было обставлено. Какая-то секта? В конце концов, что он терял, соглашаясь на приглашение? Адам Саммерс жил один. Семьей не обзавелся, как и отношениями. Домашних животных Адам не любил. Помирать одному в своей квартире или на каком-то званном вечере богача? Выбор был очевиден, а потому Адам терялся в догадках и с нетерпением ждал последнего дня. Все это время его не покидала странная надежда о том, что это не конец.
Спустя две недели тот же курьер встретил его у дома и довез до порта. Выряженный с иголочки филиппинец снова блистал обсидиановыми запонками. Невысокий, смуглый, с белыми как жемчуг зубами. Он был донельзя обходителен, словно Адам заделался английским лордом.
Плыли они где-то час. Вскоре катер вплыл в аккуратную бухту и причалил к частной пристани. На пригорке панорамными окнами горел дом. Многоугольный, как картина кубистов. Филиппинец пригласил Адама за собой. Ноги, облаченные в узкие брюки, ловко ступали по неровным ступеням выложенной камнем тропы, а Адам то и дело спотыкался. Подъем наконец-то закончился, и они прошли по саду. Зелеными сферами бугрились обстриженные кусты. Дорогу до двери освещали круглые фонари, дувшиеся стеклянными пузырями. Филиппинец уверенно нажал на кнопки дверной панели, и стеклянная дверь многоугольного дома отъехала в сторону. Адам вошел внутрь. Да… Как он и предполагал. Огромный кубический дом встретил его просторными помещениями. На белых стенах красовались яркими пятнами картины — все причудливые абстракции, бросавшиеся в глаза крупными, жирными мазками. Из каждого угла пахло деньгами. Здесь даже помереть не жалко.
Филиппинец привел его его в просторный холл, и Адам увидел других людей. Видимо, тоже гости.
— Располагайтесь, мистер Саммерс. Мистер Ниманд вскоре даст о себе знать, — сказал он и исчез. Больше Адам филиппинца не видел.
Спрятав руки в карманы брюк, Адам Саммерс огляделся. В просторном зале он насчитал одиннадцать человек. Двенадцать вместе с ним. Часть из них расселась по длинным диванам, окружившим черный глянцевый стол. Другая рассеялась по холлу и теперь с интересом рассматривала статуэтки и висевшие по стенам картины. А чем еще заниматься в последний день жизни? Какая-то комната социопатов, наплевавших на конец света. В глаза Адаму бросилось пятно цвета индиго — у панорамного окна стояла девушка в синем облегающем тонкую фигурку платье. Оправив бархатный пиджак, Адам подошел к ней.
— Лишь тот достоин жизни и свободы…
— …Кто каждый день идет за них на бой, — словно шпионы обменялись паролями.
— Снова я слышу цитату из «Фауста»! — из другого угла холла к ним устремился кудрявый очкарик. В рубашке под жилетку. Маменькин сынок, брезгливо подумал Адам. Он бы предпочел обойтись без очкарика. Девушка в платье индиго улыбнулась.
— Дэвид, Дэвид Финч. А мистер Ниманд хорош! Только посмотрите. Собрал нас просто так. В последний день этого света. Ну разве не прелесть?!
— У богатых свои причуды, — усмехнулся мужчина, стоявший у огромного полотна. Спиралью Фибаначчи на картине закручивались ровные разноцветные линии.