Огонь выл, сопротивляясь дождю, люди взволнованно переговаривались, шипела извергаемая из пожарных шлангов пена… но все эти звуки Рихард едва слышал. Он медленно опустился на колени, скользнув взглядом по группе пожарных впереди, они почему-то показались ему бесформенной горой пепла…
Осознание смерти Карла было каким-то отстранённым, будто тонкая игла, которую можно не ощущать, если не делать резких движений. Ланн закрыл глаза, упираясь ладонями в асфальт, он пытался вспомнить последний разговор — кажется, по телефону. Восстановить в памяти звучание голоса, каждую интонацию… но почему-то ему это никак не удавалось. Зато все резкие фразы, все попытки уязвить инспектора возникали в мозгу с поразительной готовностью — их было всё больше и больше, они давили так, что становилось больно дышать.
Всё то, что делало его сильным, куда-то сгинуло. От комиссара Ланна осталась только оболочка, пропахшая дымом и алкоголем. Сгибающаяся даже под тяжестью проливного дождя и не имеющая голоса.
— Комиссар…
Голос пробивался откуда-то из глухой темноты, длинная игла в груди обожгла новой болью от малейшей попытки приподнять голову.
— Герр Ланн…
По лицу по-прежнему текла дождевая вода, попадала за воротник рубашки.
— Комиссар! — чья-то рука осторожно дотронулась до его плеча, затем встряхнула.
Он слишком боялся открыть глаза… и увидеть пустоту, понять, что это прикосновение — такой же обман, как и услышанный голос. И всё же… он должен был совершить хотя бы последний храбрый поступок в своей жизни. Он поднял голову… и увидел запачканное копотью лицо инспектора Ларкрайта. Руки были обожжены, одежда тоже сильно обгорела. Не было очков. Инспектор помог комиссару подняться с колен. Ланн неосознанным жестом коснулся его переносицы, инспектор усмехнулся и немного виновато сказал:
— Упали… я выносил какую-то женщину. Что случилось? Почему вы так на меня смотрите? И где моя собака?
Смерть стояла за его спиной. Но давала ещё один шанс.
— Я думал, ты погиб, — прошептал комиссар. — Прости меня. У меня никогда не будет напарника лучше. Слышишь?
Карл улыбнулся. Может быть, теперь зеленая или белая нить наконец появится и между ними? И белая. К Карвен, подошедшей и прижавшейся к своему отцу.
7. День
Это был первый спокойный день их новой жизни.
День, когда город просыпался после особенно долгой и тяжелой ночи — ночи огня, снега и дождя. Для одних это пробуждение было счастьем, для других — только погружением в новый кошмар.
Ник Старк, в прошлом Красная Гроза, сидел на больничной койке, забывая даже о ноющей боли в теле. Действие таблеток кончилось, и мир снова казался ему ясным, хотя и серым из-за облачного неба и падающего снега. Вэрди сидела рядом, не выпускала его рук из своих.
— Мне кажется, мы не закончили, Скай.
— Что именно, принцесса?
Не отвечая, она прижалась губами к его губам, и он понял, что не найдёт сил, чтобы оттолкнуть её. Никогда.
Он уже знал, что она не повзрослеет и что на них всегда будут смотреть с непониманием и страхом. Даже теперь, когда первые реабилитирующие «крысят» декреты уже появились во всех утренних газетах. Для многих Вэрди так и останется странным существом без возраста, кем-то между опасным хищником и добычей.
А для него она всегда будет принцессой.
Две светловолосых женщины сидели друг напротив друга в пустом доме Чарльза Леонгарда. Сильва упрямо сжимала подлокотники кресла. Гертруда Шённ поставила на стол локти и смотрела на свою дочь. Бледность сошла с ее лица, сменилась аккуратным сдержанным макияжем.
— Я не хочу, чтобы ты так поступала.
— Я хочу.
Гертруда Шённ нахмурилась:
— Он сделал из тебя чудовище. Он тебя изнасиловал, чтобы остаться в живых после того, как убьёт полстраны.
— Но я люблю его.
— Я твоя мать. Плохая мать, и всё же…
— Ты ошибаешься. — Тёмные глаза Леонгарда смотрели на неё в упор с фарфорового личика четырнадцатилетней девочки. — Ты мой враг. Я спала с твоим мужем. Я любила его и люблю. И я буду мстить тебе, если ты оставишь меня живой.
— Мстить? — она изогнула брови. — Я могу упечь тебя в сумасшедший дом или тюрьму.