Однажды, когда она пыталась поймать нас с Алом, он каким-то чудом увернулся от неё, и конец хлыста слишком резко вернулся к хозяйке. Джина лишилась глаза — с тех пор она носила на лице повязку. И за это она пообещала выпустить Алу кишки.
Дверца машины распахнулась, Джина выпрыгнула на мокрый асфальт. Она двигалась легко и действительно напоминала кошку. Я вжалась спиной в стену, стараясь не дышать. Только бы они не заметили! Девушка остановилась, поправила собранные в пучок тёмные волосы и обернулась к брату:
— Жди.
Ответа я не услышала. Леон вообще говорил очень мало. Они с Джиной называли себя «близнецами». Но чёрта с два, чтобы я в это поверила. Она была тоньше его раза в два и казалась младше. А он сложением напоминал медведя. И что-то подсказывало мне, что их отношения не были братско-сестринскими.
Джина прошлась вдоль дома, остановилась и набрала какой-то номер на мобильном телефоне:
— Мы в городе.
Ей что-то ответили:
— Уже сегодня? К чему такая спешка? Никуда они не денутся. Поймаем сколько нужно. Только смотрите, мы не меняем расценок. Пять тысяч марок за одного.
Я напряжённо прислушивалась: о чём это она говорила, интересно… не Ланна ли мы вывели из терпения, что он решил нанять Котов для охоты?
Задумавшись, я не заметила, как Джина оказалась в опасной близости от меня. Ещё некоторое время она говорила, потом убрала телефон и… резко появилась из-за угла:
— Привет, сестрёнка, — сказала она.
К привычному обращению она добавила удар в челюсть, от которого у меня подкосились ноги. Здороваться в ответ я не стала: резко рванула вперёд, стараясь на бегу прийти в себя. Несясь по улице, я услышала: «Леон, гони!»
Второй раз за день я убегала. Нога по-прежнему ныла, а улица, как назло, была широкой. Поэтому вскоре я без особого удивления различила за спиной рёв мотора. Огромная машина пёрла, как настоящий танк. Я надеялась, что Коты хотя бы не будут стрелять, и лихорадочно искала глазами какой-нибудь проулок. Сердце уже билось где-то в горле, а грудь сильно болела. И почему-то впервые пришла мысль: ну почему всё это происходит именно со мной? Есть хоть кто-нибудь… кто защитил бы меня? Кто захотел бы защитить?
Я встряхнула головой. Таким как я не стоит тратить время на то, чтобы жалеть себя. На глаза попалась узкая улочка — и я свернула туда, надеясь, что она не приведёт меня в тупик. Я не сомневалась, что Джина обязательно рванёт вдогонку, но я могу выиграть хотя бы минуту, чтобы убежать подальше.
— Постой, детка! Мы просто отвезём тебя к доктору!
«Сама сходи к доктору, тварь», — подумала я, но промолчала: голос доносился издалека, и пусть она думает, что я ещё дальше. Я свернула в ещё один закоулок, потом проскочила в какую-то подворотню и, промчавшись через безлюдный двор, вынырнула с другой стороны. Полминуты постояла, собираясь с силами, и метнулась в следующий проулок — неожиданно короткий. Точнее, я поняла, что он был короткий, уже оказавшись на грязной мостовой и услышав за спиной ворчание мотора.
Это не была машина Котов, что не помешало ей мчаться на меня, не сбавляя скорости. Я почувствовала удар в бок: автомобиль задел меня и унёсся ещё до того, как я рухнула в грязь.
«А ведь я обещала вернуться…», — подумала я, закрывая глаза.
Комиссар
[Квартира Рихарда Ланна. 15:35]
— Папа, обещаешь? Ты приедешь?
Голосок Аннет, казалось, не только звучал в трубке, но и заполнял всю комнату. Рихард устало улыбнулся:
— Хорошо, воронёнок. Я постараюсь.
— Мы с мамой очень ждём.
— Не думаю, что мама меня ждёт, — мягко возразил Рихард.
Аннет на том конце провода вздохнула и заговорила так, будто объясняла что-то очень глупому человеку:
— Ну ладно… я жду. Я соскучилась, я тебя вижу раз в год.
— Я постараюсь, воронёнок, — Ланн почувствовал привычную усталость. — Если доберусь до вас через такой снег и если мне не придётся задержаться на работе. Знаешь же, в Рождество всем хочется домой.
— А тебе не хочется?
— Хочется, милая.
На этот раз Рихард не соврал. Домой ему хотелось. Вот только старый дом в пригороде, где жила его бывшая жена с дочерью, он давно уже перестал считать своим. И ничего удивительного, что в ту ночь он так и не приехал, понимая, что очередной порции осуждающих взглядов Виктории Ланн просто не выдержит: сорвётся, наорёт, напугает дочь — единственное существо, которое хотя бы пыталось его любить, и которое он также пытался любить.