Маленькая Разбойница
[Восточная Жeлeзнодорожная Колeя. 16:21]
Сидя у самого края берега, я смотрела в темную глубину озера. Летом здесь, в расщелине между двумя криво растущими елями, было хорошо — легкая тень, прохлада от воды, ветер и главное — никаких посторонних глаз. Здесь меня никогда не тревожили. По крайней мере, так было раньше. Раньше мне хотелось этого. А теперь…
Теперь мне хотелось другого. Хотелось услышать за спиной шаги. И тишина, нарушаемая лишь поскрипыванием веток, давила. Глубокая серо-синяя гладь воды иногда разбегалась рябью: ветер играл с ней, как мы с Сильвой когда-то играли, бросаясь друг в друга листьями. Прошло столько лет… а я всё ещё любила этот медово-прелый запах и глухое шуршание.
Мне не понравилось то, как Сильва быстро сбежала. Как она смотрела на Ская. Как брезгливо дотрагивалась до чашки с чаем.
По воде пробежала новая волна, и я прикрыла глаза. Нет… ко мне никто не придёт.
Я отряхнула джинсы от иголок и невольно задержалась взглядом на рукаве своей толстовки. Ярко-красной. Помню, что когда я в первый раз говорила со Скаем, Алан потом сказал мне:
— Бело-розовая нить. От твоей груди к его.
Розовая… Значит, я что-то почувствовала уже тогда. Наверно, сейчас эта нить, если они правда существуют, уже такого же цвета, как толстовка. Ведь я много о нем думала.
Даже… больше чем о Карвен. Что произошло между нами? Ведь что-то точно произошло. Раньше Карвен всегда чувствовала, когда мне плохо и оказывалась где-то рядом. А теперь она далеко. Что-то тревожит её. Почему?
…Это было приятно — наконец снова спать с ней рядом, лицом к лицу. Карвен дышала ровно, во сне она не казалась изможденной.
Наверно, ей снилось что-то хорошее, потому что она улыбалась. А я просто всматривалась, ожидая, пока мои глаза снова начнут слипаться — я нередко просыпалась среди ночи, чтобы почти сразу уснуть снова.
Карвен не шевелилась, она подложила под щёку тонкие ладони, слегка наклонив голову. Она была похожа на… фарфоровую куклу? Да, в её лице было что-то кукольное, наверно, когда она училась в школе, на неё смотрели все мальчишки… она ведь не была все время такой усталой и замученной, не была седой. Ей не приходилось жить так, как мы сейчас живём, и…
— Мама… — прошептала она.
Безмятежное выражение лица исчезло, Карвен заворочалась и дёрнула рукой, точно пытаясь что-то схватить. Пальцы царапнули пол вагона, потом их свело судорогой.
— Карвен! — я потрясла её за плечо.
Она не просыпалась. Снова беспокойно дёрнулась, потом тихо захрипела.
— Карвен, — снова позвала я.
— Мама… мама, прости меня.
— Карвен, проснись!
В темноте я отчётливо видела влажные дорожки слёз, бегущих из-под сомкнутых ресниц. Вдруг глаза открылись, и Карвен удивленно посмотрела на меня:
— Вэрди, что…
— Тебе что-то снилось? Почему ты плачешь?
Она не шевелилась. Потом медленно покачала головой:
— Ничего. Спи.
Она закашлялась, прикрыв рот рукой. Когда она быстро опустила руку, я заметила на пальцах темные следы. Карвен откинулась на подушку и попыталась улыбнуться:
— Все хорошо.
— Врёшь, — я подняла руку и начала стирать слёзы с фарфорово-бледного лица.
— Я не умею врать.
— Тогда… — секунду я колебалась, потом спросила: — скажи, что случилось с твоей матерью?
Голос звучал ровно:
— Она умерла. Как и твоя.
— А почему жив твой отец?
— Я не знаю.
— Знаешь.
— Он был слишком далеко. Он долго был далеко. Он… не любит меня. И поэтому он жив. А теперь спи.
Она больше ничего не захотела рассказать мне. И всё же я тогда заснула — заснула с тяжёлым чувством, которое не покидало меня ещё очень долго. Карвен что-то знает. Что-то о том, почему умерли все наши родители. И это что-то мучает её.
За спиной затрещали кусты, и я вздрогнула, резко обернулась. Может быть…
Нет. Это был всего лишь Алан с дурацкими очками на макушке и виноватым выражением на лице, но всё же… я рада была видеть даже его. Он сделал несколько шагов, нацепил очки на нос, нажал на них кнопку и посмотрел на меня. Потом спешно поднял на лоб и взглянул уже нормально.