— Молодой полицейский знает всё это?
— Я не знаю. — Сильва сонно моргнула.
— О чём ты говорила с ним?
— О Вэрди Варденга. И о его комиссаре.
— Это всё?
Она немного помедлила. Взгляд её теперь бесцельно блуждал по комнате.
— Нет. Ему сегодня было плохо. Утром.
— Ты знаешь, почему?
— Не знаю.
— Хорошо, — с огромным усилием он улыбнулся и погладил дочь по волосам.
Она закрыла глаза. Когда она очнётся, то, наверно, ничего не вспомнит. А он не сможет забыть уже никогда и не сможет ничего исправить. Того, что он услышал, было более чем достаточно. Сильва знала всё, чего не должна была знать. Знала… и всё же вернулась домой. Вопрос сорвался с губ прежде, чем он смог удержать его:
— Ты боишься меня?
— Да.
— Ты ещё любишь меня?
— Да.
Наклонившись, он поцеловал её в лоб. Попытался всмотреться в глаза, но она уже снова закрыла их, дыша медленно и глубоко.
— Сильва…
За окном по-прежнему выл ветер. Неожиданно Леонгард услышал, как хрустнула сломанная ветром ветка. Остальные заскрипели ещё сильнее, сквозняк проник в комнату через приоткрытую форточку. Сильва тихо спросила:
— Ты не бросишь меня?
Наклонившись ниже, он прошептал ей на ухо:
— Никогда. Спи, моя маленькая фройляйн.
Чарльз Леонгард поднялся. Странное чувство пустоты охватило его. За пустотой таилась и злость. Это всё вина Ланна и той девчонки. Ничья больше.
В кармане тихо запищал телефон. Леонгард вынул его и поднёс к уху. Это был особый номер, номер, который его чертова женушка пока не успела поставить на прослушивание. Совсем новый… Известный только одному человеку.
— Герр Леонгард?
Голос министра безопасности звучал как всегда бесцветно. Свайтенбаху, казалось, вообще не были свойственны живые человеческие интонации.
— Я слушаю.
— Ситуация поменялась. Нужна операция. Сегодня.
— Что-то случилось?
— Рецидив. Мы и так оттягивали слишком долго. Готовьте лабораторию и материал.
Пришедшая в голову мысль — отказаться — была неожиданной, но пронзительно острой. Сказать «нет», взять Сильву и бежать. К чёрту этих «крысят». К чёрту всё. Выдохнув, Леонгард ответил:
— У меня нет материала. Всё выработано.
Молчание на той стороне продлилось лишь несколько секунд:
— Он у вас будет. Я высылаю к вам автомобиль с четырьмя надежными людьми. Из личного подразделения министра. Вызывайте Кацев.
— Но уже скоро глубокая ночь.
Он понимал, что цепляется за воздух. И уже знал, что не откажет. И не сбежит. Быстро справившись с собой, он продолжил:
— Впрочем, как вам угодно. Но хочу предупредить: на этом мы заканчиваем. Я хочу оставить эту страну, и вы должны способствовать мне в этом, иначе…
И снова Свайтенбах некоторое время молчал — Леонгард слышал, как он перебирает какие-то бумаги. Когда он заговорил, голос его звучал ещё холоднее:
— Неожиданно, герр Леонгард.
— Это решение очень дорогого мне человека. Я хочу уехать. Мы хотим.
— Вы ведь говорите о вашем личном… — голос издевательски скакнул вверх, — крысёнке?
— Это совершенно неважно, — слова стали для ученого ударом под дых, и он тяжело опёрся рукой о стену, бросая беглый взгляд на спящую Сильву.
Свайтенбах негромко засмеялся:
— Ошибаетесь. Это важно. И я предупреждаю… вам придётся провести все исследования, на которые вам обеспечена поддержка. Или одним из следующих доноров станет Сильва Леонгард. Каким бы способом вы ни выжили четырнадцать лет назад, она — такая же крыса, как и прочие.
— Вы не сможете этого сделать, — процедил сквозь зубы Леонгард.
— Герр доктор… — министр вполне отчётливо зевнул, — я делаю так, что вы режете детей под носом у президента и её хвалёной службы безопасности. Не забыли об этом? Незаменимых нет. Откажетесь вы — молодые ученые тут же вас заменят.
Леонгард молчал, судорожно сжимая кулаки. Сильва беспокойно заворочалась во сне. Он снова посмотрел на неё, потом — в окно.
— Я сделаю всё, что вы скажете, министр.
— Вот и славно. Тогда пусть моя Долли станет первой в цикле ваших новых удачных пациенток. Готовьтесь к операции.
Закончив разговор, он некоторое время стоял над постелью дочери. Наклонившись, провёл по её щеке:
— Прости, милая… я не добрый. И никогда не был.
Леонгард перенёс дочь в соседнюю гостиную — единственную в доме комнату с зарешеченными окнами — и уложил на диван. После чего вышел, приказав почтительно выглянувшей с лестницы горничной:
— Не выпускайте, как бы ни просила. Пока я не вернусь.