— Хорошо, Игорь… — голос предательски дрогнул. Она помолчала, собираясь с силами. — Хорошо, пусть так. Наверное, я виновата перед тобой. Испортила тебе жизнь. Но можно я задам два вопроса? Только два?
— Задавай, — вяло позволил Игорь, изучая потолок.
— Как ты думаешь, почему я не пошла на улицу вслед за тобой искать решение наших проблем? Меня ведь тоже многое не устраивало.
Он молчал, перебрасывая из руки в руку зажигалку.
— Почему, Игорь?
— Не знаю. — Муж упрямо не смотрел на нее. — Наверное, ты сильнее. А может, и не нуждаешься в любви.
— Я живая, Игорек, — мягко возразила она. — А каждый живой нормальный человек стремится к любви. И я — не исключение. Просто я чувствовала себя в ответе. За Стаську. За тебя. И даже за себя.
— Да уж, за меня-то, несмышленыша, больше всех, — усмехнулся Игорь.
Лара с ужасом почувствовала, что еще немного — и их разговор скатится в плоскость банальной свары, перейдет в скандал с взаимными обидами и оскорблениями, превратится в фарс с участием двух карикатурных персонажей: обманутой жены и неверного мужа.
— Хорошо, не будем об этом. — Ей не хотелось спорить. — А как нам быть со Стаськой? Ты поговоришь с ней? Должна же она знать, почему тебя больше с нами не будет.
— Я не могу. Поговори сама. Придумай что-нибудь. Скажи, что я уехал в длительную командировку.
— На всю оставшуюся жизнь?
Он не ответил. Он по-прежнему вертел в руке зажигалку и тщательно изучал потолок, выискивая там какие-то зазубрины, трещины, пятна — и еще черт знает что, одному ему ведомое. Ларисе вспомнилось все его десятилетнее отцовство — покоя и сдержанной любви, не омраченное тревогами и заботами.
— Но ведь ты же отец. И это ты уходишь от нас, — сдержанно напомнила она.
— Во-первых, я сказал: решать тебе.
— Игорь, ты же прекрасно понимаешь: мы не сможем быть вместе.
— А во-вторых, — продолжал он, не обратив на реплику внимания, — я не могу. Почему ты требуешь этого от меня?
— Потому что ты — отец.
— У каждого родителя свои минусы и плюсы, как у любого источника питания. Считай мой отказ минусом.
Ей стало грустно и невыразимо жалко их обоих. И еще — удивительно — она, обманутая, испытывала вину перед этим усталым, поникшим человеком, никак не вписывающимся в амплуа героя-любовника. Лариса отчетливо поняла — все, это конец. И удивилась. Странно, она всегда думала, что развод — это скандал и крик, и взаимные упреки, и оскорбления, и еще много чего другого — постыдного и мерзкого. А оказывается, это просто боль — много боли, и чувство вины, и острая жалость друг к другу, двух неудачникам, упустившим свое счастье. Она поднялась из кресла и взялась за ручку двери. Что это капнуло на грудь? Она же совершенно спокойна. Только где этот проклятый носовой платок, вечно его нет под рукой!
— Прости меня, Игорь.
И посмотрела на мужа. И с ужасом увидела, как по бледной щеке медленно сползает прозрачная капля. Или ей это показалось в мокрой пелене?
Глава 10
Жарко. Сонно. Мысли лениво бродят в голове, безмятежно фланируют вдоль овала черепной коробки, как вдоль набережной, — только что каждой цветочка недостает. Васса представила изысканное общество собственных мыслей — франтов и франтих, вальяжных гулен с ажурными зонтиками (мыслишки) и тросточками (мысляки). Вежливо приподнимая котелки, раскланиваются друг с другом чинные господа и кокетливо улыбаются одетые по последней моде дамы. А что? Вполне приличное общество. Вот встретились два мысляка и завели неспешный, обстоятельный разговор.
— Как поживаете, уважаемый?
— Благодарю вас, отлично! А как ваша неповторимость изволит себя чувствовать?
— Благодарю, великолепно!