Ночной собеседник заинтересовал ее. Он был явно неглуп, начитан, тактичен, обладал чувством юмора. И еще чувствовалась в нем какая-то лихость, бесшабашность, то, что называют одним словом — кураж.
— Это верно, друзьями не обделен, — согласился он. — А что до поэтов — так, честно говоря, мне один Рудаки и интересен. Я не любитель поэзии. Все больше прозу предпочитаю, — он хитро улыбнулся, — прозу жизни, так сказать. — И резко сменил тему: — А от коньяка вы зря отказались. Прекрасный коньяк. Густой, душистый, а цветом похож на темный янтарь. Когда пью его, так и вижу рядом Джавида. Эх, славненько я тогда отдохнул в Еламе! Представляете, — оживился он, — разбил палатку прямо у воды, метрах в двух — волны полог целуют. Ночью плывешь, звезды над тобой — каждая с мандарин, луна воду серебрит. И тишина. Только волны плещутся и цикады стрекочут. Красота! Джавид, правда, обижался, что я не в его доме жил. Но не могу долго в одних стенах находиться! Задыхаюсь. Я по природе цыган, перекати-поле.
«Нет, он явно не профессор», — решила Лариса.
— Извините, Бога ради, за любопытство: у вас нет постоянного дома? Вы геолог?
— Красивой женщине многое можно простить, — заметил ценитель коньяка и Рудаки. — А уж любопытство и женщина — это как воздух и вода, неразделимы. Почему же «нет»? У меня есть дом. И семья есть. Жена и сын. Сыну двадцать лет. Я ведь женился молодым, на третьем курсе. Математический окончил, МГУ. Семья в Москве. Только не могу жить, как они. Я же говорю — перекати-поле! Хоть и не геолог, — усмехнулся он. — Приеду, с недельку поживу, а потом — все, нечем дышать, задыхаюсь. И люблю их, жизнь могу отдать за них — а жить вместе не могу. Жену, конечно, жалко: при живом муже вдова. Но себя изменить не могу. — Он погрустнел. Помолчали покуривая, каждый думал о своем.
— А как же тогда работа, если вы не живете на одном месте? — Любопытство опять пересилило правила хорошего тона. Но уж очень необычный человек ей встретился в тамбуре дружно сопящего вагона.
— А у меня есть работа, — хитро улыбнулся. — Постоянная, пожизненная. Ее делают мои руки. — И, подумав, добавил: — И мозги. Я — катала. Знаете, что это такое?
Лариса отрицательно качнула головой.
— Профессиональный игрок. — Он заговорщицки поднес указательный палец к губам, призывая к молчанию. — Шулер, между нами. Но оч-ч-чень высокого класса. Вы играете в преферанс?
— Нет, — растерялась Лариса.
— Ваше счастье. Не то я, несмотря на ваше обаяние, обыграл бы вас вчистую, до последней копейки.
— И вам это интересно? — не верила она своим ушам.
— Еще как! — хохотнул довольно катала. — Здесь… Простите, вас как зовут?
— Лариса.
— Так вот, Лариса, здесь процесс интересен. Да и результат иногда превосходит все ожидания. К тому же это — моя профессия. А к своей профессии, если ты себя уважаешь, надо относиться с почтением, серьезно. И, как говорил великий вождь, учиться, учиться и учиться. Что я и делал пятнадцать лет своей взрослой сознательной жизни. Благо, с учителем повезло. Профессор, талантище!
— Что, доктор наук?
— Можно сказать и так, — рассмеялся игрок. — Доктор картежных наук, академик! Это благодаря его науке я сегодня царский куш сорвал, месяца на четыре хватит.
— А как же вы узнаете, с кем можно играть? Да еще на деньги?
— Всюду свои люди, — загадочно ответил катала и добавил: — А вообще, я люблю рвать карту.
— Простите? — не поняла Лариса.
— Спешу жить, — пояснил он. — И судьбу испытывать люблю. Я с ней — на равных, не прячусь. Но и не фанаберю перед госпожой. Вот с ней-то правила игры я соблюдаю честно. — Катала посмотрел на часы: — Заговорил я вас, Лариса. Знаете, который сейчас час?
— Нет.
— Три часа двадцать минут.
— Не может быть! — ахнула обалдевшая слушательница.
— Истина часто бывает неправдоподобной, — пошутил рассказчик. — Пойдемте-ка в купе. Попытаемся ухватить ночку за хвост. Может, она и подарит нам немного сна.
Заснула она мгновенно, едва коснувшись головой подушки и покинув своих розовых слонов на старте. Разбудил звон ложек, тарахтящих о стаканы. Ночного любителя поэзии Рудаки в купе не было.
— Доброе утро! Чайку не хотите? — приветливо спросили снизу.
— Доброе утро! — ответила Лариса, свесив голову. — Уже подъезжаем?
— Скоро. Часа через полтора будем в Риге.
Она спустилась с полки и увидела на столике, прикрытом белой льняной салфеткой, тонкий, с красным ободком стакан в мельхиоровом подстаканнике, полный душистого темно-золотистого напитка, открытую пачку печенья «Юбилейное» и пару бело-кремовых зефирин.