— Так, Батманова, мне некогда, короче. Говори прямо, что ты хочешь?
— Александр Яковлич, я сегодня не выйду, а?
Юля на себя разозлилась. Ведь собиралась же поставить начальство просто перед фактом: мол, сегодня возьму отгул, законный, положенный, две недели отбарабанила без продыху. А получилось — выпрашивает.
— Федяев без тебя рыдает, истосковался весь. Творить не может. Меня, бедного, чуть не убил, когда узнал, что я тебя в Таллин отправил.
— За две недели не помер — проживет еще сутки. — Продлив страдальцу-режиссеру срок жизни, Юля повторила в трубку, стараясь обойтись без унизительного вопросительного знака: — Так я сегодня не выйду, Александр Яковлич. — Осталась собой довольна. Получилось вполне прилично, нейтрально. Без вопросительных интонаций, но и без излишнего апломба — руководство все же.
— Ладно, Юля, уговорила, — вздохнул Добрынин. — Отдыхай. Но завтра чтоб была как штык.
Ловкач! Все равно повернул так, будто она этот отгул получила ex dono[12], а не заработала честным трудом. Конечно, все в их руках — и отгулы, и командировки. А, к черту Добрынина с Федяевым! Она их любит, уважает, берет за хвост и провожает. Сегодня — ее день, и он будет свободен от всех дел. Кроме одного — ждать Юру. Нет, двух — сделаться красивой и ждать Юру.
Первое дело повлекло за собой массу поддел. Надо срочно придать приличный облик своему жилью — ведь, конечно, она пригласит его войти. А на телевизоре — пыль толщиной с палец. Стыдоба! Кому это понравится? Затем сбегать в магазин за «корочкой хлебца» для бедных заброшенных котов. Хоть она и оставляла ключ соседке — кормить кошачье семейство, но на сытых и довольных эта пара явно не тянула. После этого шли хлопоты приятные: пересмотреть свой гардероб (на случай, если куда пойдут), принять душ (заодно испробовать новенький импортный шампунь), сделать лицо (минимум косметики) и — ждать. За дверью, на диване, в кухне — без разницы. Только бы дождаться! За первую минуту, когда она его увидит, можно проплакать и десять часов в тамбуре вагона — не жалко.
Часы полетели, как минуты. Не успела сбегать в магазин, заскочить за ключом к соседке и убрать в квартире — трех часов как не бывало. Душ, чашка кофе с сигаретой, легкий (один к одному с моделью на обложке заграничного журнала) макияж, пара-тройка взмахов щетки по волосам — все. Finita! Из зеркала на Юлю смотрела девушка с сияющими синими глазами в обрамлении густых, черных (тушь «Lancom» — настоящая Франция!) ресниц. Высокие скулы подпирала шейка, выросшая довольно длинной, словно ее ежедневно поливали из лейки. Упрямый подбородок притих под крышей капризно изогнутых губ, едва тронутых бледной помадой. Придирчиво морщился вздернутый носик с легкой россыпью веснушек. Венчал творение гладкий чистый лоб. По плечам небрежно разметалась рыжая волнистая грива. Оглядев себя в зеркале, Юля вздохнула:
— Не вытягиваю на «пятерку». Четыре балла — максимум. — Повертевшись перед зеркалом минут пятнадцать, она приняла решение чаще поворачиваться к Юре профилем. Профиль — ничего, если честно — красивый даже.
И потянулись, поползли длинные тягучие минуты. Кто сказал, что время — материя объективная? Какая наглая ложь! Она на собственной шкуре испытывает сегодня эту «объективность». Сначала стрелки мчались, как безумные, — точно пассажир, отставший от поезда, а теперь — пожалуйста, стоят на месте. Привесили к своим хвостам пудовые гири и еле плетутся.
Но время было равнодушным к Юлиному мнению и спокойно делало свое дело, отщелкивая уходящие секунды. Секунды складывались в минуты, минуты — в часы. А звонка все не было и не было — ни в дверь, ни по телефону. Маршрут прост: дверной глазок — телефон — дверной глазок. После сотой ходки она позволила себе присесть в кресло. После двухсотой — выкурила подряд четыре сигареты. На середине третьей сотни, у телефона, позвонили в дверь. Сначала Юля испугалась, потом растерялась, потом кинулась запихивать в ванную ни в чем не повинных Макса и Мару. Звонок повторился, длинный и настойчивый. С колотившимся сердцем она открыла дверь.
На пороге стояла Алла Митрофановна, соседка с третьего этажа.
— Юленька, детка, прости, что так поздно. Ты не спишь?
— Нет, Алла Митрофановна, — вымученно улыбнулась Юля.
— Юлечка, ты не одолжишь мне пару яиц? Собралась сырники делать Лешке, а яиц нет. Завтра куплю — отдам.
— Конечно, Алла Митрофановна, проходите.
— А я уж и творог вывалила в миску, и муку, и сахар. Кинулась — а яиц нет, — тарахтела соседка, проходя за молодой хозяйкой в кухню. — Хорошо как у тебя, Юленька! Чисто, уютно, — умилилась поздняя гостья.