— Для кого как, наверное. Эти ощущения очень субъективны.
— Конечно, — согласился апологет Прибалтики, — каждому свое красиво, как говорят. Но из двух типов красоты я выбираю пленительный, а не сногсшибательный.
Народу на почте было мало, кабинки междугородных переговоров почти все пустовали, дозвониться оказалось легко. Сообщив о благополучном прибытии, Лара спросила про Настеньку.
— Нормально, — ответила мама, — почти не скучает. Она же теперь председатель совета отряда, вся в делах!
— А ты себя как чувствуешь?
— Спасибо, Ларочка, хорошо. Ты отдыхай, детка, ни о чем не беспокойся. Игорь твой вечерами все время дома, у телевизора торчит. Причем, по-моему, иногда даже не соображает, что смотрит, — сплетничала о зяте теща. — Думает Бог его знает о чем. Задумчивый какой-то стал. У вас все нормально, доченька?
— Конечно, — соврала она.
— Ну и хорошо, — успокоилась мама. — Семья у тебя веселая, доченька. Один задумывается постоянно, другая — деловая, страсть!
Попрощавшись, Лариса медленно повесила трубку. Нет, назад дороги нет! И рада бы повернуть — да через себя не переступишь.
Обратный путь — от почты к Дому творчества — оказался короче, в точности подтвердив известную поговорку. Самое смешное, что и номера ее и Никиты Владимировича оказались на одном этаже, оба — «люкс». Ее — от лестницы направо, его — налево. У лестничной развилки он остановился.
— Лара, я хочу извиниться перед вами.
— За что?
— Там, в Москве, в машине я вел себя нахально, не по-мужски, а как прыщавый юнец. Не знаю, что на меня нашло. Обычно я не испытываю куража при виде красивой женщины. Простите меня за развязность.
— Прощаю, — улыбнулась она. — Честно говоря, вы меня слегка удивили тогда.
— Ну вот, — он сокрушенно развел руками, — я же говорю: шлея под хвост попала.
«Да, интересный человек, — думала Лариса, вставляя ключ в замочную скважину. — Но мне до него никакого дела нет. С собой бы разобраться».
За столом она оказалась четвертой. Кроме нее с аппетитом уплетала обед семейная пара москвичей, радийщиков с Пятницкой, и минчанка с белорусского телевидения, кругленькая, хохочущая по любому поводу толстушка лет тридцати пяти. Они сразу же перезнакомились, и начался легкий непринужденный треп. Наташа и Аркадий (Ташечка и Кашечка, как они обращались друг к другу) ворковали голубками и, нахваливая каждое блюдо, восхищались местом своего пребывания. Нина, постоянно вставляя в свою речь «бляха-муха», тоже не уступала им по части восхваления здешних мест.
— Слушайте, ребята, — обратилась к ним за десертом минчанка, — а пошли кофейку попьем, а? Бляха-муха, я здесь вчера такую кафешку надыбала — закачаешься!
— Нет, спасибо, — дружно отказались Ташечка с Катечкой. — У нас после обеда сиеста. Мы — в пасе!
— Лар, может, тогда вдвоем?
— Пойдем, — легко согласилась Лариса. Дел абсолютно никаких не было, а посему она свободна, аки птичка Божия, и, как она, не знает здесь ни заботы, ни труда. Отчего бы и не пойти? Тратить время на сон жалко, отпуск и так всего ничего — десять дней каких-то. — С удовольствием, только переоденусь.
Договорились встретиться внизу, в холле.
— У пальмы, бляха-муха, — хихикнула Нина, — как в Африке шпионы!
Улыбаясь, Лариса поднималась по лестнице к себе в номер. «Почему «в Африке»? Почему, «как шпионы»? Смешная какая эта Нина, по виду ни за что не скажешь, что старший редактор. Умница ведь — такую карьеру в ее возрасте дура не сделает. Может, в Минске условия жизни особые? Ветер у них, наверное, умнее, мозги толково продувает: дурь выдувает, а ум оставляет», — решила она. Наверху нос к носу столкнулась с Никитой Владимировичем.
— Лара, вы не хотите прогуляться после обеда? Дождя нет, даже солнце выглянуло.
— Да мы тут кофе собрались попить. Соседка по столу пригласила. — И неожиданно ляпнула: — Не хотите к нам присоединиться?
И тут же от злости готова была откусить себе язык — ну кто за него тянул? «Гипертрофия обратной связи какая-то! И зачем я его пригласила? Будет путаться под ногами! Хоть бы отказался, Господи!» Но он, конечно же, не отказался. Совсем напротив — неприлично обрадовался.