— Васька, ты о чем задумалась? — окликнул снизу голос мужа. — Спускайся, чайку попьем. Часа через три уже в Москве будем.
— Да так, Владик, ни о чем. Просто в окно смотрю, — вздохнув, она нехотя оторвалась от окна и перебралась на нижнюю полку купе, где уже расположился Влад, по-хозяйски раскладывая на маленьком подпрыгивающем столике крупные помидоры, зелень, огурцы, лаваш, круглый белый сыр и, естественно, крутые яйца — вечный провиант путешествующих по железной дороге. — А где остальные?
— В ресторан отправились. Они «не хочут» разделить с нами эту трапезу, роскошный дар абхазских князей. Им, видите ли, надоел свежий продукт — тухлые котлеты подавай. — Он смачно и хрустко надкусил огурец. — Пижоны столичные! Ничего, Москва-матушка их быстренько заставит опомниться. Да поздно будет. Волками скоро завоют, помяни мое слово, малыш!
— Козу всегда тянет в горы, Владик, — заметила Васса, набивая рот душистым, солоноватым влажным сыром и сладким мясистым помидором. — Мальчики привыкли к колбасе и котлетам — тут уж ничего не попишешь, хроника! Пороки воспитания среднестатистической московской семьи.
— Глупцы! — громогласно объявил приговор молодым несмышленышам Влад. — Что эти юнцы знают о жизни?
— Все! Или ничего? — засомневалась Васса.
— Скорей второе, малыш, поверь мне. Слушай, Васька, — спохватился он, — а ты теплую одежку взяла для себя? Куртку какую-нибудь? В Москве же сейчас холодно. Мы-то сразу в Останкино махнем. Технику надо сдать, кассеты — сама знаешь. А тебе придется, малыш, своим ходом добираться. Денег на такси нет, поиздержались. Мы тебя высадим поближе к дому, а потом ножками придется топать. Надо бы тебе упаковаться, а то еще простынешь.
— Не беспокойся, Владик. У меня куртка есть. Я же в ней была, когда из Москвы выезжали. Забыл?
— Ох, малыш, это было в другой жизни, на другой планете, — непритворно вздохнул Влад и пожаловался: — Меня эта роскошь кавказская просто сожрала. Хочу обратно!
— А я-то как хочу! — мечтательно протянула Васса.
Растянуться бы сейчас в шезлонге, на палубе, под жарким солнышком, купаться бы в восхищенных взглядах незатейливого старпома. Вспомнились гадалкины слова: «Ешь, пей, люби — ничего не бойся». Эх, вот была жизнь — мечта! Ну ничего, и дома свои прелести. Во-первых, Бат. Интересно, он подрос за десять дней? Как он их встретит, может, уже и забыл, непутевых? Во-вторых, рыжая чертовка Юлька, она по ней соскучилась. Лариска, конечно, еще в Прибалтике. Ну и работа, естественно. Новое всегда интересно, Васса обожала перемены. Да и вообще, как говорится, в гостях хорошо, а дома лучше.
Лучше-то лучше, да не очень. «Я бы не сказала, что на Курском вокзале лучше, чем на пароходной палубе», — приуныла Василиса, выходя на припорошенный серым снегом перрон и зябко подрагивая плечами.
— Владик, я поеду своим ходом, а? Что-то холодно мне вас ждать. Я ванну хочу принять. Горя-я-ячую, — размечталась она.
— Хорошо, малыш, двигай. Я позвоню. Или сама позвони. Эй, Димка, а ну-ка, поосторожнее с камерой — не на танцульках с девицей тискаешься! Юра, а ты с нами или домой?
Васса грустно посмотрела на мужа: все, он уже не с ней. Он теперь собственность кассет, монтажей, озвучки — всего этого предэфирного бреда, который отнимал У нее мужа. По ночам, по выходным, посреди завтрака или ужина (без разницы!) обрывал на полуслове телефонным звонком — в общем, выдавливал из его жизни. Эта лихорадка закончится теперь только в день эфира. А на следующий, послеэфирный день начнется новый приступ, и все повторится сначала — и так до березки. Ведь не уйдет же он на пенсию, чтобы рядовым зрителем смотреть телевизор, попивая чаек и обсуждая погоду! Васса вздохнула: «Бачилы очи, шо куповалы — тэпэрь йиштэ, хочь повылазтэ. Ладно, потопали-ка домой, Василиса Егоровна. И не ной, если честно — ты и влюбилась-то сначала в эту одержимость, а уж потом в мужчину».
В квартире пахло десятидневным отсутствием хозяев. Первым делом Васса притащила домой Батлера, предварительно выслушав лекцию соседки о пользе и вреде южного солнца. Благодарная не перебивала — слушала внимательно и поддакивала. Нацеловавшись с Батиком вдоволь, она вихрем промчалась по дому — пылесося, вытирая, подбирая, проветривая, включая и выключая — в общем, наводила порядок. Угомонившись, усталая хозяйка блаженно растянулась в горячей, пенистой, душистой воде и прикрыла глаза. На коврике посапывал пятнистый бубличек, с кухни доносилась приятная мелодия, в чайнике заваривался жасминовый чаек — красота!
И тут снова ударила боль. Подло, исподтишка, внезапно. И сильно. Васса даже не успела испугаться. Боль пронзила ее шилом, от правого уха до груди, и затаилась. «Так, наверное, накалывают бабочек для коллекции», — подумала она, вцепившись руками в борта ванны. Ударив молнией в разнеженное загорелое тело, мерзавка внезапно исчезла. Васса замерла: не повторится? Не повторилась. «Господи, да что же это такое?» Вот теперь, переведя дух, она испугалась не на шутку — второй раз уже. «Что это со мной? К врачу действительно сходить, что ли?» Боль не повторялась, и Васса расслабилась. Внизу пошевелились. Она перегнулась через край ванны и посмотрела на Батлера. Перевернувшись животом кверху и раскинув во все стороны света лапки, черно-белый бублик превратился в пятнистую лепешку — милота необыкновенная! Поумилявшись, еще слегка понежилась в ванне и с сожалением покинула это ложе богов. «До чего же замечательно жить! — думала она, расчесывая густые, до плеч волосы. — Спасибо тебе, Господи, за все! А особенно за эти десять дней».