С того дня, как дворецкий увидел нас спящих в обнимку с Эйлин у камина, он не прекращал намекать мне, чтобы я продолжал с ней общение. Однако, именно дворецкий помогал мне обманывать Эйлин: по моей просьбе он отдал ей колдовские книги, подтвердил, что Эрика обучали религии, он спровоцировал Коллинза, чтобы тот порылся в моих вещах и нашел нож.
Спровоцировать папашу было несложно, ведь он и так подозревал меня. Конечно, скрытно. Мы с ним никогда не были близки и редко общались: в детстве ему было не до меня, я же не был его сыном, а когда я вернулся из школы, то он резко возомнил себя добродетелем и постоянно внушал мне уважать его, ведь он дал мне свою фамилию и крышу над головой. О моих способностях он не знал, но никогда не доверял мне и вставал на защиту матери, когда я принимался на нее давить. Мне же Коллинз был абсолютно безразличен. Я изрядно обрадовался его аресту и не столько потому, что сам не попался, но скорее из-за того, что очередная жужжащая мне на ухо муха вылетела из дома.
— Да, можешь радоваться, — грубо отрезал я, даже не поворачиваясь к нему.
— Надеюсь, в этот раз ты не напортачишь. Боюсь, твой Отец не на шутку разозлится, если ты снова облажаешься, — дворецкий наигранно вздохнул. — Ты привез мои дневники?
— Нет.
— Как жаль, а я так хотел их перечитать, — дворецкий изобразил глубокую печаль на своем лице. Повернувшись к Эйлин, он высокомерно усмехнулся и протянул к ней свои худые пальцы, заставляя злость внутри меня закипеть.
— Не трогай ее, — сквозь стиснутые зубы рявкнул я.
— Удивительно, с ней ты не ждал, как с Эриком, четыре года, — дворецкий проигнорировал мои слова и обошел вокруг Эйлин. — Только не надо меня убеждать, что ты дал ему возможность прожить спокойную жизнь. Ты просто трусил. Вот был бы я на твоем месте…
— Приступай к подготовке к ритуалу. Как только она очнется, мы начнем, — я перебил дворецкого, подходя ближе к Эйлин и закрывая ее своей спиной.
— То ты даешь четыре года Эрику, чтобы тот «насладился» жизнью, которую ты после заберешь, то ждёшь, пока проснется Эйлин, чтобы убить ее в сознании. Из тебя плохой благодетель, — фыркнул он.
«Эрик», — с тупой болью в груди вспомнил я. Его смерть была напрасной… По правилам ритуала, я должен был пожертвовать именно сердце убитого человека, чтобы получить способность управлять Тьмой и стать полноправным антихристом. По какой-то причине мне показалось, что можно обойти этот пункт, и просто крови будет достаточно. На всякий случай я запланировал проведение ритуала на полнолуние, чтобы луна усилила его эффект, но ничего не вышло. Точнее, Врата Ада у меня получилось приоткрыть, но обрести возможность управлять демонами — нет. Я зря убил своего брата, он мог бы жить и расти дальше. От этого было еще противнее оставаться наедине с такими мыслями. Эйлин помогала мне об этом забыть.
Когда душа Эрика застряла между мирами, я испугался. Испугался того, что он будет преследовать меня, вызывая одним своим присутствием чувство вины. В отличие от уже сформировавшихся призраков, только что застрявших невозможно было изгнать способностью — только с помощью обряда. Ждать полный лунный цикл до окончательного формирования призрака я не мог. Брат действительно преследовал меня, особенно по ночам, заставляя сомневаться в себе и жалеть о содеянном. Я бы мог провести обряд изгнания сам, но Эйлин тоже чувствовала Эрика. Поэтому я придумал как убить двух зайцев одним выстрелом: и изгнать Эрика, и завоевать доверие девушки. Эйлин настолько верила мне, что убедить ее провести неверный ритуал было проще простого.
В миг я переместился в пространстве и оказался перед довольно улыбающимся дворецким. Склонившись к нему, я властно схватил его за горло. Пусть дворецкий и был призраком, но мои способности удерживали его душу — он не мог ускользнуть. К тому же, в отличие от прикосновений людей, мою хватку он чувствовал.
По краям глаз привычно заплясали тени, чувства притупились, а шепот темной сущности прекратился, когда я перестал сдерживать ее.
— Я не буду ждать ритуала и сожгу твою душу дотла прямо сейчас, если ты не заткнешься. Ты сам прекрасно знаешь, что таковы правила ритуала.
Дворецкий отнюдь не напугался, а продолжал усмехаться.
— Не забывай, с кем ты разговариваешь, — повелительно добавил я, убирая руку и возвращаясь к обычному состоянию.
— И ты не забывай, что, если бы не я, — на последнем слове дворецкий гордо поднял голову, — тебя бы вообще не было. Я тоже избранный твоим Отцом.
Не успел я что-либо сказать, как дворецкий испарился.
Я поднялся на третий этаж к себе в комнату, но, проходя мимо комнаты Эрика, заметил, что дверь приоткрыта. Я уже знал, что в комнате мать. Сегодня был, возможно, последний день, когда я видел ее. Против своей воли я открыл дверь шире и вошел в комнату.
Мать сидела на кровати Эрика и смотрела вдаль за окном. Услышав, как я вошел, она повернула голову. Несмотря на то, что мать делала вид, что уже приняла меня, в ее глазах я все равно увидел слабую тревогу.
— А, Сэм, это ты, — мать отвела взгляд обратно к окну.
Меня всегда интересовало, замечала ли мать призрак Эрика? Или же она, как и со мной, просто отрицала сам этот факт, делая вид, что все в порядке? От проблемы намного проще отмахнуться, чем попытаться ее решить. И намного проще забыть, запереть источник проблем, чтобы вовсе о нем не вспоминать. Я знал, что мать слушалась бабушку, и они вместе выбрали легкий способ меня «воспитать» — запирать в комнате.
Я знал, что каждый раз, когда я оставался в своей комнате, мать испытывала облегчение. Знал, что тогда она встречалась с подругами, веселилась, справляла праздники: Рождество, дни рождения, дни благодарения. В те минуты, когда она все-таки приходила проведать меня, то упрекала меня в том, что я не даю ей спокойно жить, что она не может спать, зная, что в любой момент я могу случайно спалить дом. Мать говорила мне, что она будет проводить со мной время и жить, как настоящая семья, только когда я начну вести себя как другие дети. Нормально.
Я вспомнил, как с помощью сверхчувствительного слуха подслушал, как она, плача, жаловалась своей матери, что я не могу быть ее сыном. Что ее сын не двигал бы предметы, не управлял бы огнем, не убивал бы случайно нянек, потому что те вывели его из себя. Мать отказывалась признавать, что ее ребенок не такой, как все, не хотела видеть меня, потому что не верила, что она могла родить какого-то «монстра».
Когда за мной пришли кураторы из школы, они представились религиозной общиной, которая поможет мне стать «обычным». Представляю, какое облегчение почувствовала мать, когда я уехал из дома. Вероятно, за все те годы, пока я отсутствовал, она высыпалась и жила полной жизнью.
Вернувшись из школы, я сделал вид, что стал совершенно обычным, и что ту «дурь» из меня выбили. Я несколько раз плакал перед ней фальшивыми слезами (и как она только могла поверить мне?), говорил ей: «Как же мне тебя не хватало, мама. Почему ты оставила меня там?», рассказывал, как мне было грустно и одиноко в школе, и добился нужного эффекта: мать почувствовала вину и разрешила мне остаться в доме. На протяжении первых дней все было отлично, ровно до того момента, как мать случайно не увидела у меня сатанинскую библию. Пришлось выдумать, что в той школе были уроки, посвященные сатанизму, но исключительно в общеобразовательных целях, а библия до сих пор была у меня, потому что я привез с собой все учебники и выбросить именно по сатанизму забыл. И кто дернул меня ляпнуть, что в школе действительно были сектанты, но я с ними не общался? Естественно, мать заподозрила неладное и почему-то твердо решила, что я дружу с ними, но, к счастью, догадалась не говорить об этом Коллинзу. Сказала только после того, как обнаружили Эрика, спасибо, Эйлин, что поделилась со мной этим фактом. Наверняка она была до сих пор уверена, что я все еще поддерживаю связь со своими школьными приятелями.
Со школы я больше ничего не чувствовал к матери: ни печали, ни любви, ни привязанности, ни обиды. Было уже поздно что-либо менять. Мне даже не было жаль, что она скоро умрет.
— Когда я уезжал в город, ты уже сидела здесь. Все это время ты не покидала комнату? — вполголоса спросил я, облокачиваясь на стену.