Я радостно подбежала к папе, и, не дав ему сказать ни слова, обняла его сильно-сильно, ощущая исходящее от него тепло. Я уткнулась носом в его куртку и почувствовала запах больницы и лекарств, наверно уже навсегда въевшихся во всю папину одежду.
— Привет, Маффи. Осторожнее, задушишь меня, — проговорил папа, четко произнося слова, и обнял меня в ответ.
Его речь всегда успокаивала, возвращая к реальности: папа практически никогда не повышал голос и не кричал, редко придавал эмоциональную окраску словам. В отличие от него, мы с мамой всегда говорили быстро и бурно, сначала сказав, а только потом подумав. Папа, напротив, всегда обдумывал ситуацию, а потом уже говорил. Такая же тенденция соблюдалась и в его действиях, поэтому на первый взгляд он казался медлительным. Хотя на работе он всегда выполнял обязанности до конца и качественно, тщательно подходя к каждому пациенту. Временами хотелось поторопить папу, но я понимала, что это у него в характере. Разница между родителями была сильно заметна, и я в детстве часто задумывалась, как так вышло, что мама, которая так и бурлит энергией и эмоциями, вышла замуж за неторопливого и нерасторопного папу.
Я подняла глаза, встречаясь с флегматичным взглядом отца и улыбнулась, соскучившись по его рассудительному и серьезному виду. Привычные, едва заметные морщинки возле носа, овальное широкое лицо и нависшие веки напомнили мне, как давно я с ним не виделась. Папа слегка погладил по моим волосам, прямо как в детстве, когда успокаивал меня после ночных кошмаров. От этого жеста на душе стало так спокойно и радостно, что не захотелось никуда ехать.
Отец заметно изменился за тот период, что мы виделись в последний раз месяц назад: он прибавил в весе, видимо питаясь нерегулярно и вредно, под его глазами появились синяки от недосыпа, а лицо укрывала небрежная щетина. Папа был сильно привязан к нашему дому, поэтому вынужденная смена обстановки сильно пошатнула его здоровье. К тому же, ему было необходимо привыкнуть к новому ритму жизни одному. Когда отец жил с нами, хлопоты по дому лежали на наших с мамой плечах, но теперь ему приходилось все делать самому.
«Маффи». Моя улыбка стала еще шире. Папа всегда называл меня этим прозвищем, сокращенным от слова «маффин», после одного забавного случая. Я осталась дома одна и решила сделать родителям «сюрприз», приготовив шоколадные маффины, но, как обычно, моя попытка готовить не увенчалась успехом, и я чуть не спалила кухню. Благо все закончилось хорошо, и родители приехали вовремя, застав меня с ног до головы в липком тесте.
— Как дела? Все нормально? — я выплыла из воспоминаний, услышав негромкий голос папы. — Зачем тебя в полицию вызвали?
— Не волнуйся, просто формальный опрос.
Папа задумчиво на меня посмотрел, словно обдумывая так ли это на самом деле, и выпустил из своих объятий. Наконец, он кивнул и открыл дверь машины, и я с радостью забралась на сидение, спасаясь от холода улицы.
Салон машины напомнил о том времени, когда наша семья была целой, и мы устраивали поездки по ближним городам штата: ехали по дороге, напевая любимые песни и перекусывая на заправках. На заднем сиденье все еще лежала игрушка овечки, которую мы купили в одной из наших последних поездок. Я улыбнулась, удивленная тем, что папа ее так и не убрал.
До полицейского участка мы доехали быстро, и за это время я пересказала в общих чертах события, произошедшие в поместье Коллинзов, пытаясь как можно мягче упоминать о смерти мальчика. Я буквально ощущала папино напряжение, он часто гладил подбородок: он всегда делал так, когда сильно волновался. После моего допроса в участке мы решили заехать в наше любимое кафе и заодно поговорить определенно о чем-то серьезном.
Около двухэтажного здания полиции стояло много машин, и мы долго искали место для парковки. Внутри участка было шумно: туда-сюда шныряли полицейские, люди с обеспокоенными лицами и тревогой в глазах проходили в кабинеты. Однако в фойе было довольно уютно: на стенах висели разные таблицы и план здания, стояли пару скамеек и доска с фотографиями разыскиваемых преступников.
Я нервно сглотнула, разматывая шарф, который теперь только мешал дышать. Папа сочувствующе улыбнулся, пытаясь хоть как-то меня подбодрить. Мы хотели подойти к стойке регистрации, как меня кто-то окликнул.
— Эйлин!
Я обернулась и невольно почувствовала себя увереннее, увидев приближающегося к нам Льюиса. Парень энергично лавировал между проходящими мимо него людьми, а на его лице играла улыбка. Несмотря на то, что Льюис выглядел усталым, огонек в его глазах по-прежнему блестел.
— Здравствуйте, Льюис Купер, — представился парень, как только подошел к нам, протягивая руку папе. — Я так понимаю, вы отец Эйлин.
— Здравствуйте, — отец пожал руку Льюису, недоумевая, откуда молодой человек знает меня, но в тоже время польщенный, что с ним уважительно поздоровались.
— Мы познакомились совсем недавно, — пояснила я. — Льюис помощник детектива, который занимается расследованием убийства Эрика.
Папа кивнул.
— Ты пришла на дополнительный допрос? — Льюис вопросительно приподнял бровь. — Пойдем, проведу тебя до нужного кабинета.
— Я подожду здесь, — отец провел рукой по моим волосам, приводя их в порядок. Ему всегда казалось, что неаккуратные и взлохмаченные прически мне не идут.
Я последовала за Льюисом. «Зачем меня вызвали? Для каких таких дополнительных показаний?» Кроме того, меня попросили взять с собой сатанинскую библию, найденную в доме Коллинзов. «Вероятно, ее захотят изъять как вещдок». Тревога достигла своего максимума, я перестала обращать внимание на людей, входящих и выходящих из кабинетов. Все источники шума слились в один: болтовня людей, звучащая как жужжание надоедливых мух, работающие принтеры, звук печатания по клавишам и хлопанье дверьми.
— Не нервничай и возьми себя в руки. Тебе просто зададут кое-какие уточняющие вопросы — сущий пустяк, — голос парня вернул меня в реальность.
— Разве не ты будешь вести допрос?
— Я не уполномочен, — Льюис замедлил шаг, оказываясь рядом со мной. — Ну, не вешай носа. Тебя опрашивать будет Томас Уокер, а он хороший парень.
По пути Льюис успевал обмениваться несколькими фразами и даже пошутить со многими полицейскими-коллегами, относясь ко всем одинаково дружелюбно. Офицеры тоже заметно уважали парня: многие приветствовали его первые и смеялись с шуток, которые мне не были понятны и явно предназначались для узкого круга.
Коридоры казались бесконечными. Я никогда не боялась больших скоплений людей, но в тот момент общая суета действовала на нервы. Наконец мы дошли до нужного кабинета. Мой проводник громко постучал в дверь и протянул руку, чтобы открыть, но она сама распахнулась, и из комнаты вышел приземистый офицер полиции лет тридцати пяти с большим горбатым носом.
— Том, это к тебе, — улыбнулся Льюис, и я заметила на его лице сияющие веснушки. «Словно солнечные лучи пробились сквозь мрачные тучи», — я улыбнулась своей же метафоре.
Мужчина повернулся ко мне и пробасил:
— Вы?..
— Эйлин Паркер, — поспешила я, желая уже отделаться от всего происходящего.
Офицер кивнул, приглашая в кабинет.
— Ни пуха, ни пера, — напоследок шепнул Льюис.
— К черту,— вторила ему я, с каменным сердцем заходя в кабинет. Как только я зашла в него, то сразу поняла, что помещение было создано специально для допросов, так как интерьер был сухой, и в кабинете было пусто: только стол и несколько стульев. В этот момент от волнения стены как будто стали давить на меня, мешая полноценно дышать. Я слишком резко села на указанный стул и забросила ногу на ногу. Успокоиться я смогла только вспомнив Льюиса, его задорную улыбку и веснушки.
Допрос пролетел незаметно быстро, и я не успела опомниться, как уже выходила из кабинета. Сначала офицер быстро заполнил какие-то бумажки, спросив имя, фамилию, дату рождения и данные идентификационной карты, а после сразу начал задавать вопросы про тот злополучный день. И я отвечала, вспоминая, как тогда себя вел тот или иной член семьи, каким образом я нашла сатанинскую библию и зачем оставила ее у себя. Книгу тут же изъяли.