“Кто это?” - спросил он, указывая ножом на фотографию.
“Это моя мама” - дрожащим голосом пропищала Ваффа, не отводя взгляда от ножа, рассекающего воздух, в полуметре от ее лица.
Юсуф осторожно взял фотографию из рук молодой жены и всмотрелся. Действительно, было видно много общих черт, у Ваффы и этой странной женщины на снимке. Но еще более странным, оказалось то, ребенок, мальчик которого показали ему перед этим, походил на нее как родной сын. Европейского вида женщина, с высокой прической, светлыми волосами и огромными голубыми глазами, стояла возле стула на фоне какой то серой стены и задумчиво смотрела с фотографии на Юсуфа. Внизу, был написан год, с какой-то закорючкой, и какие то буквы похожие на английские : MockBa.
“Ее звали Катья, она была из России” - сказала Ваффа. История оказалась проста, отец Ваффы учился в Советском Союзе, в медицинском институте, и по окончании учебы привез оттуда вместе с дипломом молодую жену. Но здесь у них не сложилось, “Катья” оказалась не готова к жизни жены младшего сына в большой хамулле и, по словам дяди, покончила с собой вскоре после родов. С этого момента начались неприятности в семействе отца Ваффы, так что к моменту прихода к ним Юсуфа от некогда большой и богатой семьи остались только она и дядя, фактически нищие, беднее самых бедных жителей Хан Юнеса. Выслушав жену, Юсуф сменил свой гнев на милость, но судьба Самира была предопределена. Каждый раз когда отец смотрел на него не добрая тень пробегала по его лицу. Это ощущали все, и поэтому в детстве Самиру часто доставалось от старших братьев. Ваффа не защищала его, словно боялась, оказаться связанной с ним чем то. Дети на улице очень быстро поняли, что за Самиром никто не стоит, и что его братья скорее присоединятся к забаве, чем бросятся на его защиту. Поэтому Самир привык к побоям, привык прятаться и убегать, и твердо знал что никто не придет к нему на помощь.
Касам был крупным подростком, невысоким но очень широким и с сильно развитой мускулатурой. С ним никто на улице не решался связываться, и не только из-за того что его отец был большим человеком в Хамасе. Касам умел драться и не медлил пускать в ход свои огромные кулаки. Но улица не манила его, Касам хотел чтобы отец обратил на него внимание, чтобы гордился им и взял к себе в отряд, выдал автомат и повел через тунель под забором, отделяющим Газу от Палестины, чтобы привести оттуда сионисткого соллата. Касам мечтал о том, как он будет толкать перед собой связанного описавшегося сиониста в зеленой форме, а толпа вокруг будет скандировать “Аллах Акбар” и его отец будет кричать со слезами радости на глазах :” Это мой сын! Это мой Касам!” и стрелять в воздух.
Отец Касама первым в квартале узнавал все новости, поэтому когда Саид стал шахидом и сионисткие телеканалы заполнили тревожные сообщения о терракте, он отправил Касама рассказать об этом слепому дяде Хакиму. Дядя Хаким жил недалеко, но идти напрямую к нему было не интересно, выровненная военными бульдозерами пустошь, усеянная бетонными обломками и прочим строительным мусором, никак не привлекала Касама. Поэтому он пошел длинным путем, через узкие улочки, спрятанные между стенами домов. Тут было намного интересней, здесь встречались разные люди, пахло то какой-то гадостью от которой выворачивало желудок, то свежим хлебом, то просто дымом костра и иногда даже какими то женскими духами, сладкими и неуловимыми. Все более менее ровные поверхности были покрыты надписями и рисунками, изображавших Эль Кудс, ключи к Палестине, восходящее солнце и окровавленных шахидов с лицами закрытыми куфией. С потрепаных непогодой бумажных постеров на Касама смотрели его герои, молодые в основном, сжимающие Коран в одной руке и оружие в другой, они звали его, требовали от него стать таким же как и они, стать фотографией на стене, на фоне мечети Эль Акса и поверженных фигур в форме. Отец не сказал что надо спешить, поэтому Касам неспешно шел по улочкам и погружался в свои мечты все глубже и глубже, пока не наступил на что-то мягкое лежавшее на дороге.