Майк
22
Этот день настал. День, когда я начал свой путь к борьбе за жизнь Патрис. С утра мать меня потащила к психологу, отпросив заранее с занятий в школе. Честно говоря, я думал, что мы приедем в какой-нибудь из этих новомодных офисов, где будет сидеть пожилая женщина – психолог и записывать нашу беседу, оценивая каждое мое слово. Но мы прибыли в здание, расположенное неподалеку от больницы. Небольшая одноэтажная пристройка. Мама осталась ждать меня в холле, набирая кофе из автомата, а я прошел дальше по коридорам ища нужную дверь.
Наверное, было нужно увидеть мое лицо, когда я вошел в помещение, битком набитое людьми разных возрастов. Здесь были парни моих лет, девушки чуть постарше, женщины среднего возраста. Я немного стушевался, потому что не был уверен, что я нашел нужное место. Но психолог, молодая женщина, улыбнулась и я почувствовал себя как в какой-то странной, на мой взгляд, группе поддержки. Как оказалось, люди, собравшиеся здесь были такими же, как и я. Доноры. Они стояли полукругом, в центре которого и сидела та женщина, которая улыбнулась мне, когда я вошел. В её руках был старенький потрепанный блокнот и черная ручка, которая мелькала на страницах, подчеркивая и выделяя слова, которые понятны были лишь ей.
Я встал за спинами одной парочки. Они все время держались за руки и тихо переговаривались. Люди рассказывали свои истории, делясь своими переживаниями о своих родных. Одна девушка очень сильно плакала, рассказывая о своей сестре. У неё был такой же диагноз, как и у Патрис. И я ее очень сильно понимал. От ее истории у меня закружилась резко голова. Ноги одеревенели и стали ватными и непослушными. Я легонько покачнулся и осел на пол. Причем не упал, а как будто спланировал свое падение. Кто-то из толпы протянул мне бутылочку воды. Схватил бутылку и начал пить. Одна из женщин предлагала позвать сотрудника из медперсонала. Но я поблагодарил её и сказал, что не нужно. На самом деле мне не было плохо. Я был немного растерян. Я выпал из реальности, и попал в мир, где стены красят в белый цвет, а дома за ужином говорят лишь о больницах и лекарствах.
– Майк? Ты хочешь с нами поделиться своей историей?
Я собирался сказать «нет», но из моих губ вырвался другой ответ:
– Да! Моя сестра Патрис, моя младшая сестра, – поправил я себя. – Она умирает. Я стану ее донором, потому что я моложе, и у неё будет больше шансов выкарабкаться. Каждую ночь моя семья молится, чтобы операция прошла успешно. Но…
Я оборвал себя на полуслове. В этой комнате никто из них не произнес самых важных слов. И я не хотел заканчивать свой монолог, разбивая их сердца. Они все собрались здесь, чтобы рассказать о своих историях и о своих надеждах. Но почему никто из них не озвучил свои самые страшные страхи? Вдруг что-то пойдет не так? Вдруг на операционном столе у меня откажет сердце, и моя мама потеряет сразу двух своих детей? Или пересадка будет успешно совершена, а тело Патрис будет отторгать этот чудесный для нее дар?
– Но?
Психолог тактично ждала моего отчета. Она попросила, чтобы я закончил предложение. Я поднял голову и встретился с десятками глаз, смотрящих на меня. Они тоже ждали тех слов, в которых я боялся признаться самому себе.
– Но мне очень страшно. Я ужасно боюсь, что не оправдаю надежд моей семьи. Если я подведу их, и Патрис умрет, как я смогу после этого жить дальше?
Я больше задавал этот вопрос самому себе, чем людям, оказавшимся в месте, где пахло смертью. Я оттолкнулся руками от пола, и поднялся на ноги. Мне не было стыдно, что в моих глазах сверкают слезы, и я не могу сдержать плач. Он давно рвался из моей груди, булькал в легких и наконец вырвался наружу.
После моих слов воцарилась тишина. Это была не та тишина, которую можно разрезать ножом. А та, в которой можно было услышать стук собственного сердца. Та девушка, которая сильно плакала из-за своей сестры, отделилась от толпы и пошла ко мне навстречу, раскрывая руки для объятий. Когда она меня обняла, я ощутил, как страх, который окутывал меня паутиной, душа меня своей шелковой ниткой, растворяется во мне. Я плакал навзрыд в объятьях незнакомой девушкой и на виду у всех людей, которых я видел впервые в своей жизни. Кто-то сзади обнял меня, проливая слезы на мое плечо. Затем еще несколько и несколько людей подходили к нам, обнимая друг друга. Один парень плакал и твердил мне, какой я сильный, что мог открыться и поделиться своими страхами. Они раскрывали свои руки, поглощая меня своим теплом и какой-то божественной любовью. Нам все это было нужно. Мы транслировали через объятья веру и надежду в лучшее. Я ощутил себя важной частью составляющего для этих людей. Я был важным человеком для своей младшей сестренки, также, как и они были важны для своих близких. Это было удивительно. Мы стояли, обнимая друг друга, оплакивая боль и горе, что поселилось в наших семьях. Несомненно, я был уверен, что, если смерть смотрела на нас сверху вниз, она должна была догадаться, что битва за жизнь для нее проиграна.