Я стою перед зеркалом уже несколько минут. То решение, которое возникло в моей голове, сначала показалось смелостью сказать это самой себе, но я не совсем уверена, как отреагирует папа. И Руби! Майк!? Они все будут осуждать меня или просто позволят сделать выбор? Кто-нибудь из них будет бороться за правильные решения, тем самым меняя мою жизнь в другую сторону? И как вообще взрослым удается понять, что правильно, а что нет?
Платье, в котором я одета, открывает мои тонкие исхудавшие ноги. Я пытаюсь прикрыть торчащие острые коленки, но платье всё равно поднимается вверх. Казалось бы, ведь это не выпускной бал, чтобы я могла почувствовать себя королевой. И не чей-то день рождения, где дарят подарки и нужно прийти нарядным и красивым. Это вечеринка девушки, у которой нет сил больше бороться. Птица покидает своё гнездо, чтобы расправить крылья и взмыть вверх, сгорая на солнце.
– Дина!?
Руби входит в палату.
– Там уже почти всё готово. Они ждут только тебя.
Я киваю и подхожу к ней. Она кладет осторожно руку на мое плечо, заглядывая мне в лицо.
– Ты в порядке? Тебя что-то беспокоит?
Я, стараясь не смотреть ей в глаза, потому что не хочу сейчас врать ей, отвечаю:
– Да, я просто думаю о Стелле.
Это ложь. Но меня это немного успокаивает. Мы проходим по холлу, мимо поста. На посту сидит Эйви, поджав губы. Судя по ее взгляду, ей не понравилась идея с вечеринкой. Но она младшая медсестра, и никак не может подействовать на доктора Стивенса.
– Руби! – шепчу я, когда мы уже на лестнице. – По-моему, она не в духе.
– Не обращай внимания, Дина! Не думай, что, если Эйви не проявляет доброты, значит, она сделана из камня. Я давно ее знаю. Она такая суровая, потому что боится сломаться.
– Как это?
– Работать здесь, с детьми или взрослыми, это большое испытание. Кто-то не может всё время испытывать боль, наблюдая онкологических больных. И Эйви не смогла. Поэтому она прикрывается маской человека, который просто выполняет свою работу. Но, можешь мне поверить, я знаю, что она плачет по ночам в подсобке, когда думает, что ее никто не видит.
Эйви? Плачет по ночам? Мы совсем не знаем людей, которых нам приходится встречать в своей жизни. Кто-то может показывать чувства, и тем самым они открывают свою душу. А их душа обнаженная, как оголенный провод, от боли и страданий. А кто-то просто не испытывает никаких чувств. Какое дело этому человеку до боли других людей? У него своя жизнь, свои проблемы, свой путь.
Мы спускаемся на нужный этаж, и я вижу дискотечный шар, болтающийся на потолке. Улыбка расплывается на моем лице. Это что-то из моего прошлого, из моей школьной жизни. Тихо играет музыка, и я замечаю Стеллу. Она держит в руках пластиковый стаканчик.
– Сегодня можно алкоголь? – удивленно спрашиваю я.
Руби хохочет.
– Даже не думайте, сумасшедшие детки! Послушай, Дина, мне нужно подняться. Так что ты остаешься за главную. Я обещала доктору Стивенсу присмотреть за вами, но мне не хочется становиться надзирателем. Веселитесь, но если кому-то станет плохо, ты должна позвонить мне. Обещаешь?
– Да, конечно, Руби! Не беспокойся. Всё, что с нами должно было случиться, уже случилось.
Я вижу, что она озадачена моей последней фразой. Но она берет себя в руки, и улыбаясь, поднимается наверх. Я поворачиваю голову и замечаю Лил.
– Хей!
Она бежит ко мне, держа в руках все те же стаканчики, что был в руках у Стеллы.
– Угощайся!
– Что это? – я нюхаю жидкость, поднося стаканчик к носу. – Да ты шутишь!
Это молочный коктейль! Я не пила его несколько месяцев. Я выпила его залпом и протянула руку для добавки.
– Не стоит! – предупредил меня Льюис, подошедший к нам. – Поверь, тебе будет плохо! Однажды, родители привезли мне пинту шоколадного молока. Я провел у унитаза целую ночь. Так что, можно сказать молочный коктейль для нас, как алкоголь для юного подростка.
– Фи! Ты скучный! – поддразнили мы его с Лил.
Льюис пожал плечами.
– Ну, если что я вас предупредил! – крикнул он нам вдогонку.
Лил рассмеялась.
– Хорошо, что мне это не грозит. Ой, прости, я сказала, не подумав.
– Ничего, – ответила сухо я. – Где тот красавчик, с которым хотела меня познакомить?
– Эмм…Я думаю, уверена, что ты его знаешь. Это Билл, друг Майка.
– Что? – воскликнула я. – Пожалуйста, только не проси меня о парных свиданиях! В школе нет других парней?
– Есть! Но они все придурки!
– А Майк не придет?
– Придет. Они оба должны были уже быть здесь. Подожди, я позвоню Биллу.
Лил отходит в сторону, доставая телефон. Я разглядываю этаж. Помимо дискотечного шара, здесь есть гелиевые шарики, столик с едой, и маленькая видеокамера.
Стелла выходит танцевать на центр коридора. У нее закрыты глаза, и глядя на нее, я думаю, что мыслями она не здесь. Она где-то витает, судя по улыбке там, где она когда-то была счастлива. Я иду к ней, двигая плечами. Она, видимо, чувствует мое приближение, и открывает глаза. Стелла протягивает мне руки, я ловлю ее пальцы, и мы начинаем синхронно покачиваться в такт музыке. Она смотрит на меня и тихо шепчет:
– Ты другая! Что в тебе изменилось? И я сейчас не про твою новую стрижку!
Я отвожу взгляд. Ей не нужно этого сегодня. Как-то, в детстве, папа говорил мне, что боль не постоянна, когда я разбивала в очередной раз коленки, учась кататься на велосипеде. «Боль не постоянна, Дина. Всё проходит!» Это было неправдой. Мы не можем чувствовать боль лишь во сне. Но боль не проходит. Она вечный спутник, напоминание о том, что ты еще можешь дышать. Я каждый день сама себе говорю, что, если мне больно, значит, я живу.
Но вы знаете, что происходят с людьми, которые устают от боли, которая продолжается несколько часов или несколько месяцев? Такие люди ломаются. И их нельзя за это винить. Каждый из них делает роковой выбор в своей жизни, ставя душу и тело на кон. Кто из вас может поклясться или доказать, что не было другого пути? Наверняка, лишь тот, кто знает, о чем я сейчас говорю.
Мы все хотим попасть в рай, но никто не хочет умирать. Я не верю в рай или ад. Я верю в то, что существует лишь безмолвный покой. Сон длиною нескольких жизней. И разве можно осуждать человека, за то, что он пытается обрести покой? Кто-нибудь знает ответ? Вот и я не знаю.