Хотя, признаться, дети адвокатессы восторга у меня не вызывают. Семилетняя истеричка и пятилетний шантажист, способный довести кого угодно. Стоит отметить, что родители приложили все усилия, чтобы дети росли невоспитанными уже с колыбели: мать обожает сыночка уже только за то, что он похож на деда, то есть на ее отца (про эдипов комплекс я лучше промолчу, а то с этой темы потом не слезешь). Хвалит его за любую ерунду.
– Смотри, Бриджида, какую чудесную картинку нарисовал Убальдо! – заявила она на прошлой неделе и протянула мне листок, перечеркнутый синей линией.
– Хм… да… красота… А что тут нарисовано? – спросила я, силясь изобразить восхищение.
– Белый медведь, нападающий на оленя Санта-Клауса! Чудесно, правда? И так похоже!
Будь Убальдо полтора года, рисунок можно было бы назвать недурным, но ведь ему уже пять. В пять можно уже расписывать фресками Сикстинскую капеллу.
Магдалена, сестра Убальдо, только и делает, что вопит и рыдает, рыдает и вопит. Когда я сижу с ней, она немного приходит в себя, особенно если я достаю из сумки косметичку и говорю: «Ну-ка, наведем красоту!»
Так или иначе, с Убальдо и Магдаленой я бы вполне могла остаться подольше, вот только на следующей неделе они уезжают. И это после двух лет в любви и согласии. Все дело в том, что отец семейства – политик. Он вошел в Европарламент, и теперь вся семья переезжает в Брюссель, потому что адвокатесса тоже нашла там работу. А как же я? Что теперь делать мне?
– А как же я? Что теперь делать мне? – спрашиваю я у Марии Соаве, адвокатессы, помогая ей раскладывать по коробкам машинки и куклы. Она поворачивается ко мне с самодовольным видом. Ее характер – полное отражение внешности: крашеная блондинка, спортзал три раза в неделю, идеально подходящий к цвету кожи тональный крем. У такой женщины есть готовое решение для любой проблемы, а если вдруг оно не находится, так и что с того, – она уже унеслась далеко вперед.
– А тебе я уже нашла отличную работу! Не хотела говорить раньше времени, но утром Дамиано все подтвердил!
– Постоянную? – бурчу я без особой надежды.
– Постоянную? Шутишь, что ли? На три месяца. С начала февраля до конца апреля, как-то так. Неплохо, правда? Тысяча евро на руки.
– А что делать надо?
– Да ничего сложного! – отвечает Мария Соаве и бросает в черный мусорный пакет фарфоровую куклу с раскроенным черепом.
– Подождите! Это же Ракеле! Любимая кукла Магдалены!
Мария Соаве изумленно воззряется на меня. Эту куклу подарила Магдалене я. Моей бабушке выдали ее в супермаркете лет сто тому назад. За каждую покупку там полагались наклейки, которые надо было вклеивать в карточку. А за каждую заполненную карточку полагалась кукла в старинном платье и с изысканной прической на хрупкой головке. Бабушка собирала их для меня, своей младшей внучки. Кукол звали Джессика, Ракеле, Лаура, Олимпия… Я их всех до сих пор храню, не считая Ракеле – ее в один дождливый день я принесла Магдалене. Та сразу назначила ее любимой куклой, и все было хорошо, пока Убальдо не решил колоть ею орехи. Додуматься до того, чтобы колоть орехи керамической куклой, мог только полный идиот. Убальдо как раз такой и есть.
– Эта страшила? Ее любимая кукла? – Мария Соаве держит Ракеле за руку и пристально вглядывается в глубины раскроенного черепа.
– Да. Не выкидывайте ее. В Брюсселе Магдалене будет одиноко. Ей захочется поиграть с Ракеле. Лучше расскажите скорей, что за работа.
– Да ничего особенного. Мой двоюродный брат уезжает в Эстонию на три месяца и боится оставлять квартиру. У него целый сад на террасе, да еще и кошки. Нужен человек, который поживет в квартире и присмотрит за ней. Такой, чтоб не воровал, не курил и оргий в доме не устраивал. Я сразу подумала о тебе.
Во мне шевелится обида. Допустим, я не курю и не ворую, но с чего она взяла, что я не в состоянии устроить оргию?