– Хватит уже болтовни про счастье и перемены. Этот Уэйверли может снять с меня обвинение? – спрашиваю я. – Ты это пытаешься мне сказать? Я избавлюсь от терапии и получу работу?
– Я просто хочу, чтобы ты с ним встретился, – отвечает Тимоти.
Тимоти предложил подбросить меня до дома, но мне нужно побыть в одиночестве. Нужно прояснить мысли, хотя бы погуглить, кто такой Уэйверли. Я сажусь на автобус. В этот час в автобусе пусто, заднее сиденье свободно, и я растягиваюсь на нем – надеюсь, никому не придет в голову сесть рядом. Я сканирую пространство – сигналы автобусной сети и метросети сильнее, чем городской вай-фай, и я переключаюсь, пусть и понадобится это всего на полчаса. Натягиваю капюшон толстовки, чтобы закрыться от уличных огней и мельтешения рекламы. Поиск по «Уэйверли, Вашингтон» выдает Теодора Уэйверли, доктора наук, руководителя какой-то компании «Фокал нетворкс», похоже, это консалтинговая фирма. Маркетинг через Начинку.
В числе его клиентов – международные конгломераты, китайское правительство, Европейский союз, правительство США. Биография повторяется на каждом сайте с упоминанием его имени: пережил Питтсбург, ведет курс по взаимодействию человека и компьютера в университете Карнеги-Меллона, занимается когнитивной психологией и разработками искусственного интеллекта для министерства обороны. Изобрел нечто под названием «докогнитивная обходная коммуникация». Хорошие связи в Вашингтоне – советник республиканской партии, спонсор вашингтонской балетной труппы и симфонического оркестра. Член попечительского совета Центра искусств имени Кеннеди. Не так много личной информации, даже фото его нет.
Тимоти говорил о счастье, он хочет, чтобы я обрел счастье. Я уже и не знаю, что означает быть счастливым. Человеку, живущему словно в свинцовой оболочке, счастье кажется роскошью, этого Тимоти со своей жизнерадостной верой в Христа просто не в состоянии понять. Я не ищу счастья, только немного облегчения, как тонущий глотает пузырьки воздуха. Я подключаюсь к сети Города, и он заслоняет автобус прозрачным слоем, словно оберточной бумагой. Без экстази слой тоньше, но я закрываю глаза и вижу его четче: через холмы бежит полоса шоссе, пока загружается Архив. Счастье – это Тереза. Вокруг меня встает Город, слои архитектуры, линии рек, стальные мосты и изгибы улиц, похожие на щупальца сна.
Я здесь…
Квартира номер двести восемь.
Дом в георгианском стиле.
Тюлевые занавески, турецкий ковер, кремовые стены, приобретшие чайный оттенок от сигаретного дыма предыдущих жильцов. Наша квартира. Я здесь… Прокручиваю лица предыдущих жильцов, пока не добираюсь до наших. Блэкстон, Джон Доминик и Тереза-Мари. Я открываю ключом несуществующий замок. Ощущаю пальцами полированное дерево двери. В прихожей висела картина моей тети, «Белый кролик», когда-то такая обстановка считалась необычной, но теперь вошла в моду, и вот я иду по длинному, вызывающему клаустрофобию коридору, снова погружаясь в то, что потерял.
Тереза. Я вижу свою жену, ее фигура светится по контуру, так она запечатлелась в видеозаписи, когда мои глазные линзы были еще новыми и я не знал, как ими правильно пользоваться и настроить световые фильтры.
Тереза… Тереза, боже мой, Тереза…
Я целую ее, но в то мгновение, когда я к ней прикасаюсь, она перестает быть собой и превращается в образ из виртуальной реальности, не более. Я слишком хорошо помню Терезу, и мой дешевый плеер не справляется. Помню ее пушистые волосы, дыхание, щекотку, когда она целует мои уши. Будь у меня больше денег, дизайнеры сделали бы иллюзию полнее с помощью моих чувственных воспоминаний, но мне пришлось выбирать из каталога готовых изделий, перебирать манекены в их студии, прежде чем я остановился на модели, больше всего похожей на мою жену. Прикасаться к этому телу – почти как прикасаться к жене, но не совсем, скорее, это как фантазировать о жене, обнимая другую женщину, очень похожую. Я делаю шаг назад и смотрю на женщину, которую только что целовал, и Тереза возвращается в зону фокуса. Она стоит в прихожей, в дымке яркого света. Это она, это она…
– Это камера? – спрашивает она, замечая новые линзы в моих глазах.
Но тут сцена меняется. Наше первое Рождество в этой квартире, в гостиной стоит елка, сверкающая гирлянда отражается на полу и отбрасывает на нас тусклый белый свет. Я целую Терезу и чувствую тепло ее тела. Обнимаю и вдыхаю аромат ее волос, точнее, почти ее волос, запатентованный запах шампуня «Авино», и обнимаю почти ее тело. Я сминаю упаковочную бумагу в комок и бросаю в мусорное ведро. Звенят елочные украшения, когда я прикасаюсь к еловой лапе. Деревянный пол скрипит под моими шагами. Тереза открывает мой подарок, виниловую пластинку Нины Симон. Я помню, как она обрадовалась и сказала, что так хотела иметь этот альбом, даже чуть не купила на днях. Она ставит первую песню, и квартира наполняется звуками Lilac Wine.