В разгар зимы мы ужинали в чайной «Спайс айленд». Окленд укрылся одеялом снега, на голых деревьях еще горят праздничные гирлянды. Сумрак ресторана пронзают огни свечей. Нам подают тайский чай со льдом и самосы с овощными роллами на маленьких тарелочках. Тереза в бежевой юбке и кожаных сапогах, поверх футболки с вышитыми каллами – фиолетовый кардиган. Новый слой – воск и пламя. Новый слой – запах карри с базиликом. В глазах Терезы отражаются свечи.
Сейчас она произнесет: «Я должна кое-что тебе сказать».
– Я должна кое-что тебе сказать, – говорит она.
– Не хочешь вина?
– Я люблю тебя, – говорит она. – И рада, что сегодня вечером мы здесь.
Она скажет мне, что была у врача: «Я решила, что подхватила грипп».
– Утром я решила, что подхватила грипп, – говорит она.
И ей сделали анализ крови, сообщит она.
– Доминик, у нас будет девочка, – говорит она. – Мне сделали улучшенный аминокислотный анализ, и оказалось, что у нас будет девочка.
– Ох, да это же чудесно!
Мы едем домой, идет снег, мы шлепаем по слякоти. Я в полном восторге и думаю только о будущей дочери, о новом шансе, пытаясь не вспоминать, что раньше мы уже были разочарованы, когда внезапно у Терезы начались месячные. После выкидыша мы много раз пытались, но что-то было не так, с нами что-то не так, мы не сможем иметь биологических детей. И вот вдруг – дочь. Моя дочь. Тереза описывает одежду для новорожденных, которую видела в универмаге, вспоминает о розовом детском велосипеде, еще хранящемся в подвале у ее родителей.
Мы в самом деле счастливы – там, в Архиве, мы счастливы, но я помню, как мы изо всех сил пытались быть счастливыми, отбросить зародившиеся опасения, стараясь не думать о возможном выкидыше, а просто радоваться, как в первый раз. Новый слой. Ледяная вода от талого снега промочила ботинки. Новый слой. Скрип шин и мокрый асфальт. Огни в окнах на верхнем этаже. Ее мягкое тело в нашей спальне, Тереза снимает кардиган и майку, а я обнимаю ее, целую в плечо. Только бы это не кончалось. Но это всегда кончается.
Мои полчаса в метросети истекли. Начинка хлюпает и автоматически подключается к городскому вай-фаю, но сигнал слишком рваный для загрузки Города. На периферии зрения мигает сообщение с домашнего телефона Тимоти – он назначил встречу с Уэйверли.
– Я приду, – отвечаю я. – Передай ему, что я приду.
Пока я был в Городе, в автобус зашли другие пассажиры – возвращаются домой после работы служащие или студенты, допоздна засидевшиеся в библиотеке. Они стоят в проходе, на приличном расстоянии от меня. Я отвечаю на сообщение Твигги с просьбой порекомендовать поэзию – предлагаю ей найти «Уробороса» Адельмо Саломара – одного из моих любимых авторов, чилийского поэта. Автобус проезжает по авеню Нью-Йорк мимо ночного клуба «Шерсть», который оцеплен полицией. Все пассажиры с любопытством вытягивают шеи. У полицейских машин кучкуются посетители клуба, по лицам девушек течет тушь, так что даже губы почернели. Что случилось?
Я ищу новости в вашингтонской газете, но в стримах мелькает лишь реклама следующей серии четвертого сезона «Только один шанс», а женщины среднего возраста из «Домашней прислуги» мастурбируют на камеру. В окно я вижу, как вооруженный до зубов коп уводит парнишку с пирсингом на бровях и губе. Его подружка – в коротеньких джинсовых шортах и маечке из сетки, синие волосы заплетены в дреды, разлетающиеся на ветру. Что происходит? Я довольно долго смотрю на профиль парня и пролистываю ленту его «Твиттера», он зовет себя @MimiStarchild. Там написано: Тело в ванной, Джоанна. Я ее нашел.
Там же кошмарная фотография – жертва раздета, лодыжки связаны клочками ее же платья. Блондинка, но лицо изуродовано. Она наклонилась над раковиной, руки привязаны к трубам, грудь плещется в воде. «О господи», – говорю я и закрываю твиттер, но «Вашингтон пост» уже подхватила историю, и «Только один шанс» сменяется в главных новостях на заголовок: «Джоанна Криц, студентка университета Джорджа Мейсона, найдена мертвой в ночном клубе «Шерсть». После того как таблоид взломал ее профиль, ее фото наводняют все каналы.