— Купить Патагонию можно и целиком. Только какой смысл? Разве что чоругам ее перепродать. Пусть переселятся сюда и передохнут все. От скуки.
Собеседник Марио был одет в ношеный комбинезон инженерного персонала военфлота. Бывалая повседневная униформа без знаков различия прекрасно сочеталась с медвежьей сутулостью фигуры и суровостью черт его лица. Он культивировал бороду (лет триста назад вышедшую в Южной Америке из моды), глядел нелюдимом и разговор поддерживал в основном из вежливости.
Это был Роланд Эстерсон, генеральный конструктор истребителя последнего поколения “Дюрандаль”.
Роланд с трудом терпел Марио и всем сердцем ненавидел Патагонию. “У него тяжелый характер”, — говорили про Эстерсона его подчиненные.
Марио напрягся и опустил армейский бинокль.
Роланд помрачнел.
Теперь “Дюрандаль” был видим невооруженным глазом — вот она, медленно увеличивающаяся черная запятая, окруженная золотистым маревом. Вот оно, блистательное будущее Военно-Космических Сил!
— Давай, давай… Пошел, пошел, да пош-шел же, тварь ты эдакая! Ну же! — Марио нетерпеливо пританцовывал на месте.
Эстерсон казался спокойным. Он опустил голову и принялся массировать затекшую шею. Даже если “Дюрандаль” взорвется прямо сейчас, он ничего не потеряет. В конце концов это незабываемое зрелище он уже имел счастье видеть четыре раза — вполне достаточно, чтобы приелось самое лучшее шоу.
— А-а, проклятый! Держись, с-скотина! Три минутки еще продержись! — заклинал Марио далекий истребитель.
Эстерсон вынул из пачки сигарет “Солнечная Конкордия” одну и закурил. Не будь Марио так увлечен аттракционом, он мог бы заметить: у Эстерсона сильно дрожат пальцы.
Тем временем Марио от заклинаний вольфрамокерамитовой птицы перешел к более высоким материям.
— Пресвятая Дева! — взмолился он, темпераментно ломая руки. — Ну сделай же! Сделай! Тебя просит твой маленький Марио! Чего тебе стоит? Я буду хороший! В это же воскресенье я закажу в Санта-Розе молебен. Нет, два молебна! Три! Четыре! Десять! Да я построю церковь! Прекрасную церковь! Собор! Если ты мне поможешь, что я только не сделаю для тебя! Хочешь, я построю собор? Мне это раз плюнуть! И не только в Санта-Розе, но и в самом Буэнос-Айресе! На Марсе! На Ганимеде! Мне раз плюнуть! Мой тесть, между прочим, главный архитектор Солнечной, ну ты знаешь! Умоляю тебя, Пресвятая Дева! Пожалуйста!.. Хочешь, я брошу Хуаниту? Хочешь?! Я брошу Хуаниту! Брошу! Узы брака священны! Только сделай так, чтобы эта проклятая консервная банка…
Многие нашли бы этот монолог артистичным, забавным и даже в чем-то трогательным. Только не Эстерсон. Для него, воспитанного в скупом на аффекты, традиционном шведском духе, молитва аргентинца Марио была не более чем фиглярством клоуна — вконец изолгавшегося перед самим собой и перед почтенной публикой.
Несколько лет назад Марио купил Эстерсона точно так же, как сейчас пытался купить Пресвятую Деву. Только обещал он тогда не собор на Ганимеде, а восемь миллионов терро, ноги мыть и воду пить.
Сигарета догорала, но Роланд тут же прикурил новую — лишь бы не глядеть в небо. Как вдруг Марио подскочил на месте словно ужаленный и заорал:
— Нет! Только не это! В пятый раз! Ч-черт! В пятый раз! Силы небесные! Да что же это, Эстерсон, что же это такое?!
Не меняясь в лице, Роланд Эстерсон поднял глаза. Огненная хризантема, несколько секунд назад бывшая “Дюрандалем”, его “Дюрандалем”, распустилась в утренней голубизне. “Дюрандаль” падал совершенно беззвучно, но в ушах у Эстерсона грохотали похоронные барабаны Клона.
Лепестки хризантемы посерели, поникли к земле.
Только теперь их достиг хлопок далекого взрыва.
Вот они — годы работы, тонны умной аппаратуры на борту флуггера и килотонны — в эллингах экспериментального завода. Надежды генерального конструкторского бюро и сотен смежников. Пошли на освещение и обогрев околоземного пространства…
— Что же это, Эстерсон, а?! Опять что-то не предусмотрели?! Опять что-то прошляпили, черт бы вас побрал?! — брызгая слюной, орал Марио. — Что на этот раз? Опять какой-то синхротрон раком вставили?!
— Я уже объяснял вам, господин Марио, — бесцветным голосом затянул Роланд, — что задача комплектации истребителя, да и любого флуггера вообще, двухрежимным генератором защитного поля решаема, по преимуществу, в теоретическом ключе. Практически же никто ее не решил: ни энтли Конкордии, ни “восхищенные” чоругов, ни инженеры Объединенных Наций. Наши смежники из бюро Газади уже сотворили одно чудо — компактный щит-генератор, который кое-как удалось вписать в несущие конструкции “Дюрандаля”. И все равно масса генератора слишком велика для такой легкой машины, как истребитель. Из-за этого мы были вынуждены отказаться от “русского стандарта” маневренности. Хорошо, давайте будем козырять перед Департаментом Флота не высшим пилотажем, а неуязвимостью в безвоздушном пространстве. Давайте на этом остановимся. Но нет же, вам этого мало. Вы хотите, чтобы истребитель сохранял неуязвимость и при атмосферных полетах! Но ведь мы видим: защитное поле изменяет параметры турбулентности и обтекание корпуса воздушным потоком принимает принципиально иной характер. Это фатально сказывается на прохождении аппаратом атмосферы, и хотя я неоднократно…
— Не хочу слышать! Не хо-чу! — беспардонно оборвал Эстерсона Марио. — Не хочу слышать этот ваш научный бред! Я менеджер, я не знаю, что такое эта ваша турбо… турбу… торба-лентность! Мне нужны результаты, а не тупые теории! Мне нужно, чтобы машина летала! И с защитным полем! В ат-мо-сфе-ре! Понятно?!
— Позволю себе напомнить, что на доводку предыдущей модели, “Мьольнира”, ушло пять с половиной лет. Европейский “Хаген” взрывался на испытаниях девятикратно. А на “Дюрандаль” мы не потратили еще и…
— К черту все это, к черту… — махнул рукой вдруг присмиревший Марио. Как и многие склонные к истерии люди, он остывал даже быстрее, чем распалялся.
Марио повернул к Роланду свое бледное от злоупотребления амфетаминами лицо. В его широко поставленных глазах блестели крупные слезы.
— Вот кого мне жалко, так это пилота, — сказал он и громко всхлипнул.
С минуту Роланд не отвечал — просто не мог понять, какого именно пилота жаль Марио. Менеджер пояснил:
— Ну того… того, который “Дюрандаль” пилотировал… Дети сиротами… Жена молодая…
На секунду мозг Роланда озарился вспышкой бешенства — того самого северного бешенства, которое вело в бой его далеких предков-викингов.
Для того были причины: ведь истребители во время доводочных испытаний пилотировались автоматически, как всегда, как ведется уже полтысячи лет!
Об этом тривиальном факте знают, кажется, все. Даже те, кто имеет самое косвенное отношение к военно-космическим проектам.
Даже Карлитос, разносчик кофе в лабораторной столовой, и тот знает, что никогда, никогда конструкторы не рискуют жизнью людей, сажая их в недоведенные модели летательных аппаратов. Карлитос, которому еще пятнадцати не исполнилось, знает. А топ-топ-менеджер Марио — не знает!
И этому тупице, которому никогда не выговорить слово “турбулентность”, этому пустозвону, который уверен, что в обреченном “Дюрандале” сидел живой человек, этому красноглазому наркоману и юбочнику, хватает совести лить крокодильи слезки и изображать человека, которому катастрофа переломала полжизни! Исковеркала внутренний мир! Человека, который уязвлен в самое сердце!
Хотя, казалось бы, что ему, Марио? Чем он, Марио, рискует?
Даже если еще шесть “Дюрандалей” свалятся рядком на этом полигоне, он, Марио, совершенно свободный человек. В отличие от него, Роланда, человека совершенно несвободного, раба концерна “Дитерхази и Родригес”. И что толку, что на банковском счету господина Эстерсона лежат восемь миллионов, если до тех пор, пока “Дюрандаль”, оснащенный защитным полем, не сядет на землю при включенном же защитном поле, ему не снять со счета даже трех терро на пиво? А если он никогда не сядет?