— Не знаю. Может, вы заговорили банкиров на щедрость?
— Почти. Просто тому, кто нам помогает, не нужен очередной святой мученик постмодернистского разлива.
— Сколько у тебя коммун?
— По всей Италии — сорок. С «Сумасшедшим домом» будет сорок одна.
— Так как ты поступишь со мной?
— Когда ко мне приходит кто-то с твоей решимостью, с твоей честностью, я не могу не поверить такому человеку. Я не анализирую, и логика здесь ни при чем. Я доверяю своей интуиции. Ты знаешь, что я могу платить тебе только символически?
— Мне не нужна зарплата. Жить в «Сумасшедшем доме» не слишком разорительно. Я буду продолжать вести рубрику, сдавать дом в Милане и получать проценты от продажи моих книг. В Монте-Альто мне этого хватит с лихвой.
— Я знал, что ты так скажешь. Видишь, какая интуиция?
— Ты действительно во всех так уверен?
— Нет, иногда я не уверен даже в себе, но если не рисковать, не экспериментировать, не ошибаться, мы никогда не сдвинемся с места.
— И никогда не перестанем ругать все вокруг, включая эту курицу, которая, кстати, жестковата… Никогда не перестанем жаловаться и сетовать на то, что от нас ничего не зависит.
— Жизнь — это испытание терпения, а не ума. Запомни это, Лаура. Когда ты теряешь что-то важное и дорогое, то чувствуешь усталость и подавленность, и тебе хочется все бросить, опустить руки… Ты можешь так и сделать, ничего страшного. Во всяком случае, ты пыталась что-то сделать. Или ты вдруг понимаешь, что тебя использовали, увидев, какая пропасть лежит между идеей и ее воплощением.
Да, дон, так и есть. Я отлично знаю, как трудно жить на свете, но сейчас мне бы хотелось сосредоточиться на нашем проекте. Я чувствую, что, как никогда, полна сил. Я слишком долго переживала свой кризис, и за это время на свет вылупились несколько позитивных решений: я хочу наладить нормальную жизнь в коммуне, хочу жить и работать там, а не блистать на улице Дамаске
— Добавишь что-нибудь к бесплатному энтузиазму?
— Да. Я собираюсь втянуть в это дело писателей, режиссеров, музыкантов. Организуем спектакли и стажировки для детей, чтобы они могли развивать свои способности.
— Отличная мысль. Многие начинают принимать наркотики оттого, что им нечем заняться, некуда пойти. Только не думай, что все сразу получится: в борьбе с неуверенностью, скукой, пассивностью и отчаянием недостаточно бывает одного средства.
— Часть дома я бы переделала под гостиницу, чтобы принимать там друзей и знакомых за деньги. Вот увидишь, они будут записываться за полгода, чтобы отдохнуть в таком месте. Ведь в этом месте сконцентрировано столько положительной энергии, энергии возрождения! Подумай, люди платят миллионы за отдых в ужасающих beauty farm…
— Достижения западного прогресса…
— Вот увидишь, моя деятельность вдохновит детей, они увидят, что можно быть честолюбивым, но добрым, зарабатывать деньги и при этом оставаться хорошим человеком. Ведь часто дети видят взрослых такими, какие они есть, — бессовестными карьеристами, и это их отвращает.
— В чем ты не испытываешь недостатка, так это в уверенности, Лаура.
— Ты прав, дон. Я эгоцентрична и высокомерна, ты должен это знать.
— Теперь знаю. Я сказал тебе, что священники слегка чокнутые, но не совсем же. В любом случае, есть грехи и пострашней высокомерия. А тот, кто верит в себя, верит и в свою способность помочь другим.
— Сколько человек поселится там сразу?
— Помещение довольно небольшое: пока у нас нет денег на ремонт и перестройку. Сейчас там хватит места на шестнадцать человек, но мы повезем туда двенадцать.
— Почему?
— Ты оглянуться не успеешь, как их окажется как минимум восемнадцать. Причем эти трое или четверо детей, которые придут сами, не смогут заплатить ни евро. Однажды ты просто увидишь их у ворот, они будут просить помощи, и не сможешь им отказать.
— Разве нет определенного порядка вступления в коммуну?
— Конечно, есть, но он длинный и сложный. Помогать людям не так-то просто, бюрократия — страшная вещь. Короче говоря, мы принимаем каждого, кто постучит в нашу дверь. Не зря же мы полусумасшедшие священники!
— На что я могу там рассчитывать?
На двоих воспитателей — они переезжают из одной коммуны в другую, у них огромный опыт; на психолога, на одну волонтерку (она будет готовить и убираться) и на Паолетту — единственную свободную сейчас секретаршу. Тебе нужно будет организовать прием новых добровольцев, заинтересовать местных жителей и решить все административные вопросы с мэром и его помощниками. Последнее невероятно скучно.
— Хорошее начало… Можем ли мы рассчитывать на что-нибудь, кроме государственных субсидий?
— Все зависит от тебя. Вдруг ты сможешь сделать наш «Сумасшедший дом» прибыльным? Мне никогда это не удавалось!
— У меня уже давно в голове вертится мысль о благотворительном рынке, я даже написала об этом мэру Милана, но он не ответил. Идея такая: у богатых женщин шкафы ломятся от дорогой одежды, они почти никогда не надевают одно и то же платье дважды. На складах фирменных магазинов полно непроданной одежды прошлых сезонов. Мы заберем у них все это и будем продавать у себя на рынке. Из тканей можно шить сумки, шарфы, подушки, скатерти — ведь девушкам нужно получать профессию? Устроим собственную мастерскую!
— Лаура, подростки в состоянии дезинтоксикации нестабильны и неуравновешенны, им нельзя давать денег, а чувства ответственности они просто не вынесут. Все это ты скоро поймешь сама, а сейчас притормози немного свой творческий порыв и сконцентрируйся на каком-нибудь одном проекте. Со временем организуешь и рынок, и мастерскую. Таким, как ты, я обычно предоставляю полную свободу действий!
— Тогда я съезжу в Монте-Альто на несколько дней, посмотрю, что там происходит, уточню количество комнат, выберу место под магазин и начну разбирать свою квартиру. Там столько барахла, что можно всю деревню одеть.
— Тебе нужна помощь при переезде?
— Да, но пока я еще не решила, что повезу с собой. Забыла рассказать про рекламу, я могла бы рекламировать наш дом на телевидении, когда буду представлять свою книгу против пластической хирургии.
— Осторожно. Они будут провоцировать тебя на неосторожные высказывания, будут ловить на оговорках и упрекать в том, что ты занимаешься саморекламой.
— Пусть говорят, что хотят. Чужое мнение меня никогда не интересовало, в этом плане я непрошибаемая… Это твои слова!
— Я их отлично помню. Твое интервью — одно из немногих, в которых я узнал себя. Прочитал и сказал: «Вот это я!»
— Сколько всего ты мне еще должен рассказать!
— Подумай лучше о себе, Лаура. Подумай о том, что теперь ты будешь смотреть на мир, катаясь на сломанном велосипеде. Ноябрь уже заканчивается. Ты успеешь организовать достойное Рождество нашим ребяткам?
— Более чем достойное, повеселимся на славу!
— А теперь принимайся за свою курицу, она совсем остыла!
Глава восьмая
Обычный ресторан, куда приводят женщин, прежде чем переспать с ними: приглушенный свет, отличное рыбное меню, дорогие вина, внимательный, но не навязчивый официант. Она сидела напротив, ее черная блузка обтягивала большую упругую грудь (вот это буфера!). За этой тридцатилетней женщиной он ухаживал уже неделю. Только лицо ее, не обезображенное интеллектом, оставляло желать лучшего: слишком длинное, оно напоминало морду лошади. Он не мог не сравнивать ее с Лаурой и вынужден был признать, что она во всем проигрывала Лауре. Больше всего ему нравилась естественность Лауры: шаловливость и в то же время спокойствие (редкое для женщины), с которым та уверенно брала в руки лук и метко пускала стрелу симпатии. Лаура никогда не притворялась, не разыгрывала комедий; если нужно было что-то сказать, она говорила прямо, без намеков и жеманства. Как интересно было с ней разговаривать! Их разговоры напоминали игру в теннис, когда каждую фразу отбиваешь, как мяч: туда — сюда, без остановки! Ему нравилось раззадоривать Лауру; беседы с ней были изысканным удовольствием. С Лаурой он чувствовал себя не так одиноко. По большому счету, взрослая жизнь — это смертельная скука, но если рядом с тобой есть женщина, которая разделяет твои самые сокровенные мысли, жизнь кажется вполне сносной. А эта Корина сидит и без конца цитирует стихи Неруды и романы Альенде: типичный пример мещаночки, притворяющейся умной и интересной. Мало ей литературных банальностей, она ударилась в рассуждения о пацифизме и о проблемах экологии — так хочет произвести на него впечатление. Он чуть не заснул от скуки. Он тоже не блистал оригинальностью: несколько бесцветных комплиментов: «Ты слишком взрослая для своих лет», «Как ты сегодня красива», «Готов поспорить: у тебя толпа поклонников»… Сколько лжи, чтобы затащить в постель девицу, причем, возможно, полную дуру! Куда честнее играть в открытую! Например, спросить, какой у нее размер груди; какую позу из Камасутры она предпочитает; а как носит чулки — на резинке или на поясе? Но пусть беседа не клеится, пусть до десерта из сил выбьешься, изобретая темы для разговора, пусть Корина, мягко говоря, не возбуждает его своими жалкими потугами на интеллектуальность, это все равно лучше, чем сидеть дома, где атмосфера с каждым днем накаляется все больше. Елена становится все грустнее, дочь — все раздражительнее; служанка все смелее показывает свое истинное лицо: грубая баба, страшная, как смерть. Почему он не покончил со всем этим раньше, когда рядом была Лаура — любимая женщина, на которую всегда можно положиться? Откровенно говоря, Лаура никогда не просила его бросить семью и уйти к ней, она хотела только, чтобы он был нежнее, внимательнее. Возможно, ласкового сообщения на автоответчик было бы достаточно…