Я помнил, как смотрел на свое изломанное окровавленное тело, застрявшее в потрескавшемся переднем стекле, невесомо поднимаясь куда-то ввысь. И сожалел об упущенных возможностях, о том, чего не успел сделать. Красный пикап в попытке свернуть с моего пути, перевернулся и теперь валялся в кювете, медленно вращая большими колесами. Из бокового окошка свешивалась тонкая безжизненная рука…
А затем меня окутала чернота. Вокруг раздавался лишь мой собственный обезумевший голос, обращенный в никуда: «Я еще слишком молод, чтобы умирать! Я не хочу!»
Я не знаю, что произошло. Может, у них там случился какой-то сбой в небесной канцелярии, что все пошло кувырком? Или это была извращенная шутка дьявола, решившего поиграть с человеком? Или божественное наказание за какие-то ерундовые грехи? Знаю, я не был таким уж хорошим и послушным подростком, но разве заслужил то, что случилось со мной?
Когда я очнулся, то вернулся за миг до столкновения с пикапом и смог его избежать. Но рано обрадовался: едва стрелка часов перешагнула отметку в двенадцать ночи, я оказался в прежнем месте, за рулем около девяти утра, с пикапом, несущимся навстречу по шоссе… И в следующую полночь тоже. И потом. И так — все восемьдесят с лишним лет!
Нет, вы не думайте, что я сразу опустился на дно и превратился в чудовище. Конечно, я старался. Пытался понять, что должен изменить, чтобы преодолеть долбанный рубеж в пятнадцать часов повторяющегося отрезка оставленной мне жизни? Что именно я обязан сделать правильно, чтобы меня простили и отпустили в следующий день? Или чтобы просто позволили умереть?
Я ежедневно искал ответ, выход из этого раздражающего лабиринта. Выбирал разные направления, пытался уехать как можно дальше от Форкса, накладывал на себя руки. Проводил день с отцом, помогал больным, старикам, детям, переводил деньги на чей-нибудь счет, надеясь, что добрые дела зачтутся мне в прощение. Знакомился с каждым жителем Форкса, выведывая его тайны и исполняя заветные мечты, уверенный, что хотя бы один раз угадаю верное направление. Все было бесполезно. Что бы я ни делал и как бы ни лез из кожи вон, чтобы заслужить билет в будущее, все оставалось по-прежнему… Я словно был проклят вечно скитаться в единственном дне.
Многие годы я провел в жалости к самому себе. Ничего не делая. Подыхая от скуки. Читая книги или смотря бейсбол по телевизору. Напиваясь в хлам. Куря траву, а то и употребляя что-нибудь посильнее. Я не мог забыться даже во сне, потому что как только стрелка часов преодолевала черту, я вновь оказывался на шоссе с распахнутыми широко глазами и сжатым до боли в пальцах рулем.
В конце концов я решил все рассказать ей — девушке, столкновение с пикапом которой меня убило. Белле. Я больше не мог быть один, мне нужен был друг. Трагедия состояла в том, что наутро приходилось знакомиться с ней заново… Снова все объяснять, доказывать, умолять, страдать.
Иногда она мне верила, иногда нет, когда я делал что-нибудь не так. В один день сочувствовала и даже помогала искать ответы, в другой — крутила у виска. В конце концов я устал. Я решил, что любовь между нами важнее, чем бессмысленные беседы о том, что назавтра она стопроцентно забудет.
Пришла пора романтики и сердечной тоски. Я понял, что влюбился, довольно рано — практически в первую встречу. А потом началось… Я использовал тысячи разных способов влюбить ее в себя, сотни вариантов склонить ее к постели. Мы занимались сексом в ее доме или моем, на лужайке в лесу, в машине и даже в школьной раздевалке. Она смотрела на меня огромными влюбленными глазами, засыпая в моих нежных руках. И каждый раз, клянясь, что я буду любить ее вечно, обещая новое свидание в новый день, я лгал. Не было «завтра» для нас. Было лишь мое бесконечное, пугающее постоянством «сегодня», перечеркивающее к закату все достижения дня и приносящее острую горечь разочарования. Словно я все время бежал, бежал вперед, но так и не мог дотянуться до цели, ухватить робкое чувство триумфа рукой. Ловил мимолетные, тут же ускользающие сквозь пальцы моменты блаженства, и сразу падал в пропасть слез. И никакого шанса вырваться из круга, повторяющегося вновь и вновь. Я не испытывал удовлетворения. Возвращался в то же самое утро, обреченный и пустой, не нашедший разгадку временной петли, в которой застрял.
Потом я устал и от романтики. Я больше не мог тратить весь день на гонку за коротким промежутком времени в конце суток, когда Белла сдавалась мне, и я мог насладиться ею. Рекорд, которого я достиг — всего лишь пятьдесят девять минут. Четырнадцать часов ухаживаний стоили одного часа веселья? Я бегал за нею целых пятнадцать лет! Даже семейные пары, чьи совместные будни не похожи один на другой, не выдерживают испытания временем, расстаются, начинают ненавидеть друг друга… Я любил Беллу, любил всем своим омертвевшим за годы сердцем. Или не любил, а хотел… я испытывал в ней сумасшедшую, на грани болезни, патологическую потребность. Я не мог дышать без нее. Она стала частью меня, как сросшиеся стволы деревьев, без нее я был так одинок. Но я совершенно растерял боевой дух…
В первый раз, когда я решил испробовать новый подход, меня стошнило. Я казнил себя последними словами за то, что сделал с ней — хрупкой, такой несчастной и жалко плачущей, умоляющей остановиться. Я ненавидел себя всеми фибрами души.
Но за первым разом последовал второй, третий. И затем я втянулся.
Я спрошу вас еще раз: что бы вы сделали, если бы проживали снова и снова один-единственный день? Я уточню: на что бы вы решились, если бы знали, что вам за это ничего не будет? Если бы были уверены, что новый день сотрет все ваши ужасные грехи?
</p>
***
<p>
— Привет, — улыбаюсь я Белле, ждущей автобус на остановке. Она стоит здесь каждый раз в одно и то же время, возвращаясь из школы — не решилась второй раз сесть за руль после чуть не случившейся аварии со мной. И это был наилучший момент, чтобы познакомиться с ней. — Я Эдвард. Хочешь кофе? Я взял ванильный латте.