Когда он добрался до Айронгейт Стеарс, первые шлюпки уже начали высаживать на берег эмигрантов. Корабль стоял на рейде. Из-за глубокой осадки он не мог подойти к причалу. Карл сразу узнал «Солчестер» — красно-черная громада, дышащая жирным черным дымом, стелющимся по маслянистой, грязной реке. Казалось, тяжелый лондонский дождь прибивает дым к воде, не давая подняться вверх. «Солчестер» дважды в неделю совершал регулярные рейсы в Гамбург, доставляя оттуда груз — евреев и политических эмигрантов. За три года, проведенные в Уайт-чепл, Карл насмотрелся на этих людей. Все они были худыми, с голодными глазами. Вот и сейчас из шлюпок выходили женщины с наголо обритыми головами, закутанные в шали — еще более грязные и рваные, нежели одеяло на плечах у Карла. Они вытаскивали из шлюпок на причал узлы, пытаясь одновременно присматривать за тощими ребятишками, чтобы те не потерялись в толчее. Несколько мужчин препирались с боцманом, отказываясь платить шесть пенсов — обычная плата за доставку на берег. За время путешествия их уже столько раз обманывали, что они были убеждены, что их снова пытаются надуть. Другие стояли и в скорбном ошеломлении смотрели на размытую туманом линию причалов и угрюмых строений, составляющих, как представлялось, весь этот страшный и мокрый город. Карл видел: вновь прибывшие колеблются, прежде чем ступить под темную арку, давшую название пристани[2]. Возле арки толклись носильщики и безработные, все кричали изо всех сил, и в попытках подзаработать буквально дрались за багаж приезжих, пугая их. Шум и гам стоял невообразимый.
Под аркой стояли двое полицейских, отказываясь принимать участие в многочисленных сварах и стычках, поминутно возникающих то тут, то там. Приезжие подбегали к полицейским, осыпая их вопросами. Те с непонимающим видом покровительственно улыбались, качали головами и показывали на относительно хорошо одетого мужчину, который беспокойно бегал среди суетящегося народа, задавая вопросы на идиш и литовском. Главным образом хорошо одетого господина интересовало, знают ли вновь прибывшие, куда им идти. Карл узнал его. Это был мистер Сомпер, суперинтендант временного убежища для еврейской бедноты. Когда Карл с родителями три года назад ступил на благословенную землю Англии, их встретил тот же самый мистер Сомпер. В то время отец Карла был убежден, что ему предложенной помощи не нужно. Карл еще тогда отметил, что многие из прибывших придерживались того же мнения. Как тогда, так и сейчас мистер Сомпер изо всех сил сохранял доброжелательность, выслушивая множество однообразных историй, которые ему рассказывали: о грабеже на границе, об агенте пароходной компании, который уверял, что здесь, в Англии, всякий без труда найдет отличную работу, о притеснениях, которым беженцы подвергались у себя на родине… Многие потрясали перед носом мистера Сомпера какими-то клочками мятой бумаги с написанными по-английски адресами — именами друзей или родственников, которые уже осели в Лондоне. Мистер Сомпер, чье смуглое чело было омрачено заботой, следил за тем, чтобы багаж приезжих был сложен на ожидающие подводы. Он был само красноречие, убеждая тех, кто упорно не желал расставаться со своими узлами, намертво вцепившись в них, уверяя, что ничего не будет украдено. Мистер Сомпер был сама Любовь к Ближнему, возвращая матерям потерянных детей, а мужьям их жен. Среди высадившихся на берег там и тут попадались лица, лучащиеся такой же благожелательностью, как и лицо мистера Сомпера. Эти люди не нуждались в его помощи и вежливо отказывались. Люди эти направлялись в Америку, а в Лондоне просто пересаживались с корабля на корабль.
Карл не видел никого, кто подпадал бы под описание Коврина. Он метался взад и вперед среди немцев, румын и русских. На многих все еще была национальная одежда их навек утраченной родины. Все эти люди толкали Карла, орали друг на друга, на носильщиков, на портовых чиновников, пугливо втягивали головы в плечи при взгляде на чужие небеса и мрачную темную массу возвышающейся арки.
Причалила еще одна лодка. Из нее на причал поднялся высокий человек. В руке он нес небольшой узелок. Одет он был заметно лучше, нежели другие. На мужчине было длинное, застегнутое до шеи пальто, характерная русская кепка с торчащим козырьком. На ногах — добротные высокие сапоги. Карл тотчас же понял, что это Коврин. Дождавшись, пока тот проберется сквозь толпу, образовавшуюся у выхода, где чиновники регистрировали те немногочисленные документы, коими располагали эмигранты, Карл подбежал к нему и потянул его за рукав.