Или же вы останетесь со своим другом в тени искореженного автомобильного кузова, выбрав разумный компромисс: не покидать друга, пока он не умрет, но вместе с тем и не переводить на него впустую воду?
Глава 18. Лондонская жизнь. 1990: Город теней
Одним из самых удачных ответов ныне здравствующих государственных мужей может считаться тот, когда широко известный министр рекомендовал встревоженному репортеру: «Побольше изучайте крупномасштабные карты». Опасность, которая кажется столь неотвратимой, столь зловещей, когда мы читаем об этом в газетной статье или слышим в выступлении оратора, кажется успокоительно далекой, если посмотреть на все сквозь координатную сетку крупномасштабной карты.
Если бы SNCC употребила выражение «негритянская власть» или «цветная власть», белые бы так и продолжали спокойно спать. Но «ЧЕРНАЯ ВЛАСТЬ»! ЧЕРНАЯ! Одно слово чего стоит! ЧЕРНАЯ! И тут же перед глазами встает видение кишащих аллигаторами болот, над которыми нависли громадные доисторические деревья, заросшие мхом, а из глубины болот среди пузырей всплывает черный монстр. И отцы говорят дочерям, чтобы они были дома в девять, а не в девять тридцать. И еще одно видение — банды черных, рыщущих по улицам, насилующих каждую белую, поджигающих, крадущих, убивающих. «ЧЕРНАЯ ВЛАСТЬ»! О Боже мой! Ниггеры начали мстить белым! Они не забыли четырнадцатилетнего Эммита Тилла, брошенного в Таллахачи-ривер (ведь мы с тобой оба там были, Билли Джо) с привязанным мельничным жерновом. Черные не забыли деревьев, чьи ветви клонились под весом черных тел, качающихся на веревках имени мистера Линча. Они не забыли черных женщин на проселочных дорогах, затащенных в машины и изнасилованных, а затем выброшенных прочь с колоколами смерти, все еще звучащими в их ушах, и с ягодицами, все еще помнящими ваш противоестественный секс. Черные не забыли, а теперь они восхотели власти. «ЧЕРНОЙ ВЛАСТИ»!
— Светает, — говорит Карл. — Ну наконец-то! Я подыхаю от голода.
— Ты прекрасен, — говорит Карлу его друг. — Я хочу, чтобы ты был таким всегда.
— Ась?..
— Всегда, говорю.
— Давай позавтракаем. Сколько времени? Как ты думаешь, в этом отеле в это время уже обслуживают?
— Здесь тебя обслуживают в любое время. Тебе дают все, что ты хочешь, и когда ты хочешь.
— Вот что значит хороший сервис.
— Карл?
— Что?
— Пожалуйста, останься со мной.
— Я думаю, что съел бы что-нибудь этакое, простое. Вареные яйца и тост. О Господи! Слышишь, как у меня в желудке урчит? Это от голода.
Карлу пятьдесят один год. Он один. Повсюду во все стороны до горизонта простираются руины. Черные, серые, кирпично-красные. Мир умер.
Друг Карла хватает его за запястья. Сильно хватает. Карлу больно. Карл пытается освободиться. Морщится. Боль струится сквозь тело, смущая дух.
Пятидесятилетний старик. Старый пятидесятилетний осел. За каким чертом он выжил? Какое право имел он выжить, когда остальные канули в небытие? Нет справедливости…
— Карл, ну ты же обещал мне ночью.
— Я уже почти забыл, что было ночью. Несколько суматошная ночка была, а?
— Карл, не шути так!
Карл улыбается. Карл любуется своим прекрасным черным телом. Поворачивает руку перед собой так и эдак. Первые лучи восходящего солнца играют на темной лоснящейся коже.
— Недурственно, — говорит Карл.
— И это после всего, что я сделал для тебя? — Друг Карла почти рыдает.
— Справедливости в мире нет, — изрекает Карл. — Или есть, но чуть-чуть. А может быть, так: тебе приходится вложить титанический труд, чтобы выработать всего лишь несколько гран справедливости. Путь к справедливости, как мне думается, нужно буквально вымащивать золотом, а?
— Но ведь это единственное, о чем я прошу! — Голос друга опустился до свистящего шепота. На лице зловещий оскал. Гнилые зубы плотно сжаты. Глаза налились кровью.
— Карл! Карл! Карл!
— При дневном свете ты выглядишь даже хуже, — говорит Карл. — Впрочем, давай-ка позавтракаем. Закажем завтрак в номер, а за едой и поговорим.